Кстати, принимали Горбачевых в Канаде, а потом в Америке действительно очень тепло. Незадолго до этого на Мальте советский лидер вместе с новым американским коллегой Джорджем Бушем-старшим, сменившим в Белом доме Рейгана, фактически объявили об окончании холодной войны.
Перспектива перехода от конфронтации к сотрудничеству, если не партнерству сверхдержав, многим кружила голову. Это проявлялось и на оттавских улицах, по которым советский гость прогуливался в сопровождении охраны и нас, журналистов, наслаждаясь изливавшимися на него потоками всеобщего обожания.
В итоге, как известно, они его не спасли. Горбачев не удержал бразды правления в собственной стране, что привело к ее распаду и колоссальным геополитическим, экономическим и иным потерям. А Буш и другие его западные партнеры не устояли перед соблазном прикарманить нежданно свалившийся на них «подарок судьбы».
Позже и Буша, и особенно Горбачева за это жестко критиковали. Я в целом согласен с критиками, но не удивлен тем, как все произошло. На мой взгляд, политики — тоже обычные люди, которые не столько формируют ход истории, сколько приноравливаются к нему и по мере сил и умения используют подворачивающиеся возможности.
Годы спустя я спорил на эти темы в Вашингтоне с молодым симпатичным парнем, американским чиновником средней руки. Вяло отбиваясь от упреков в лицемерии и вероломстве, он мне говорил: «А если бы вы победили в холодной войне, вы что, действовали бы иначе? Да нам бы еще хуже пришлось…»
Как Ельцин меня отшил
Но история сослагательного наклонения не терпит, а журналистам приходится писать ее, как теперь говорят, в режиме реального времени. Естественно, наброски, как правило, не отличаются особой точностью и силой предвидения.
В июне 1991 года — буквально через несколько дней после избрания президентом России и еще до вступления в должность (!) — Борис Ельцин впервые приезжал в США. Визит был организован по приглашению Конгресса, но включал и встречу с президентом Бушем.
Трехдневная программа поездки включала посещение Нью-Йорка, ознакомительные экскурсии на Уолл-стрит и почему-то на швейную фабрику. Плотной охраны и пресс-пула у Ельцина еще не было, и в какой-то момент я к нему подошел просто для того, чтобы попросить расписаться на статье о нем в New York Times.
В принципе я равнодушен к такого рода сувенирам и никогда в жизни их не собирал. Но два или три исключения все же случились, и это было одно из них. Я почему-то был уверен, что в противостоянии с Горбачевым Ельцину не устоять, и хотел сохранить о нем память. Судите сами, насколько я был силен как политический аналитик:).
Но автографа он мне не дал. Рыкнул: «Я вам не Пугачева!» — и зашагал вниз по лестнице, на которой я его подстерег. И поделом мне: нашел, с чем соваться. Благо бы вопрос какой-нибудь толковый задал. Хотя в советскую печать отчеты о том визите и не давали, делали только подборки подробных откликов для сведения руководства страны.
В общем, правильно он меня тогда отшил, я считаю. А мне — урок на память.
В следующий раз я его увидел ровно год спустя в Канзасе, куда он приезжал по приглашению влиятельного сенатора Роберта Доула уже полновластным хозяином Кремля. Кстати, в ходе церемонии встречи в аэропорту он тогда заявил: «Я привез в каждую канзасскую семью мир и спокойствие. Русские и американцы никогда не будут воевать. Я как президент в этом убежден». Как говорится, его слова — Богу в уши.
Программа визита включала посещение крупного мясокомбината. Осмотрев предельно автоматизированное производство, Ельцин назвал его «чудом», каких он прежде не видал, и пообещал «построить 20 таких заводов», чтобы «накормить Россию».
А когда руководитель предприятия преподнес ему в дар фирменную кожаную куртку, гость стремительно сделал ответный жест: стащил с плеч пиджак и под аплодисменты и одобрительный смех собравшихся напялил его на директора. После я мельком видел, как президентская охрана на ходу — точнее, почти на бегу, потому что все перемещения происходили в достаточно быстром темпе, — выдирала из его внутренних карманов то, что дарить, видимо, было не положено.
Примерно по той же схеме проходило и посещение Канзасского университета в Уичито. После выступления Ельцина администрация вуза объявила об учреждении в местной школе бизнеса двух специальных стипендий для молодых россиян в размере 10 тысяч долларов каждая. Поблагодарив за подарок, президент РФ… попросил рассмотреть возможность создания в университете дополнительно пяти персональных стипендий его имени для лучших учащихся.
Грядет ли «американский Путин»?
Наблюдать все это со стороны было довольно неловко, хотя намерения у российского лидера были, конечно, самые добрые, и в искренности их никто не сомневался. Просто приходилось вносить поправку на состояние экономики России, которое не составляло секрета для специалистов.
Сошлюсь на бывшего главного экономиста Всемирного банка нобелевского лауреата Джозефа Стиглица, с которым не раз доводилось сталкиваться в Вашингтоне. Вспоминая позже то время, он указывал, что «переход от коммунизма к капитализму в России после 1991 года должен был принести беспрецедентное процветание, но не принес. К началу кризиса с рублем (то есть дефолта. — Прим. авт.) в августе 1998 года объем производства упал почти наполовину, а масштабы нищеты выросли с 2 % более чем до 40 % населения».
После дефолта ситуация, естественно, еще более обострилась. И 31 декабря 1999 года Ельцин добровольно досрочно ушел с президентского поста.
Так что в одночасье дать своему народу процветание он в тех условиях никак не мог. Скорее всего и сам это понимал или во всяком случае догадывался. Ну и давал взамен то, что было в его силах: смелые обещания и радужные надежды, показную уверенность, свободу, переходящую во вседозволенность.
По стилистике, если не по содержанию, мне все это немного напоминает нынешнюю бурную деятельность популиста, националиста и волюнтариста Трампа в США. Возможно, отчасти поэтому Трамп мне и симпатичен.
Но дальше сама собой рождается мысль о том, что вслед за ним может прийти и американский Путин…
«Люди-тексты»
Путина я наблюдал и в Вашингтоне, и в Кеннебанкпорте (штат Мэн) в гостях у старшего Буша, и в техасском Кроуфорде, на ранчо у Буша-младшего. По контрасту с предшественниками в нем меня всегда подкупала сдержанная корректность в общении с американскими партнерами. Никогда на моей памяти он не выказывал ни малейших претензий на особую близость с ними. Но не допускал и намека на фамильярность или снисходительность по отношению к себе или к России.
Вообще же для меня политики, с которыми я лично не знаком, суть прежде всего «люди-тексты». Я пользуюсь этим определением, чтобы подчеркнуть, что сужу о них в основном по их публичным выступлениям — устным и письменным. Понимаю поверхностность такой оценки, но все же склонен думать, что внимательный читатель многое может увидеть в статьях и стенограммах, в том числе и между строк. А я уже несколько десятилетий по работе читаю почти все, что говорят и пишут высшие руководители России и США.
