Хочет ли Обама попасть на деньги
А за следующую историю я всегда буду признателен Обаме лично. Потому что она касается не столько меня самого, сколько моего сына Вани.
Обычно я ходил на Рождественские приемы в Белый дом с женой, однажды водил туда старшую дочь, уже взрослую. А в 2009 году взял с собой на елку Ваню, которому было тогда восемь лет.
В очереди на фотосессию я его спросил, о чем он собирается поговорить с президентом (гостей всегда размещают по бокам: мужчин — рядом с хозяйкой, женщин или детей — с хозяином).
Ваня буркнул, что мама не велела ему ничего говорить и что он просто вежливо поздоровается. Я принялся за уговоры: дескать, случай редкий, а может, и уникальный. Надо бы все-таки что-нибудь спросить: скажем, не знаком ли часом президент с Дедом Морозом и как у них в Белом доме обстоят дела с подарками.
Сын обещал подумать, а потом, уже на подходе к залу для фотографирования, вдруг сказал: «Мне интересно, хочет ли Обама попасть на деньги». «Это как?» — удивился я. Он объяснил, что рассматривал портреты американских президентов на долларовых банкнотах разного достоинства и вот теперь интересуется, хочется ли Обаме попасть в их число.
Вопрос мне очень понравился, и я посоветовал Ване обязательно его задать. Потом нас завели в зал, я сказал пару дежурных поздравительных фраз первой леди, выслушал ее столь же формальный ответ и только после этого сосредоточился на том, что происходило на соседнем фланге.
Оказалось, что Ваня — видимо, для перестраховки — завел-таки разговор про Деда Мороза. И Обама ему как раз объяснял, что лично он с Санта-Клаусом не встречался, но зато пишет ему по электронной почте.
Каждой паре при фотографировании уделяется от силы секунд 10–15. Наше время истекло, пора было откланиваться. Но я взмолился: «Господин президент, это он вам мой вопрос задал, который я ему подсказал. А у него свой есть, гораздо лучше».
Ваня спросил про деньги. И вот тут вообразите картину маслом. Обама присел на корточки, чтобы быть со своим маленьким гостем на одном уровне, и совершенно серьезно ответил: «Видишь ли, тут дело такое. На деньги помещают тех, кто уже умер. А я вроде пока еще умирать не собираюсь. Так что с этим придется повременить».
Вообще-то любые контакты на приемах по умолчанию происходят в режиме «не для печати». Но тут я отыскал пресс-секретаря Белого дома Роберта Гиббса и сказал, что у меня есть история про президента, которую я непременно хочу написать. Он сначала нахмурился, но, выслушав наше с Ваней объяснение, сменил гнев на милость.
«Обратная связь»
В общем, как я люблю повторять, и президенты — тоже обычные люди. Как правило, приятные в личном общении: вежливые, отзывчивые, с чувством юмора. И не вина их, а скорее беда, что «переходить на личности» им, как правило, некогда. В обычных для них ситуациях судьбы и заботы конкретных людей заслоняются общими принципами и политическими соображениями.
Многие из них и сами это понимают, и стараются так или иначе компенсировать нехватку прямой «обратной связи». В России у нас, например, стали традицией многочасовые «прямые линии» с президентом Путиным.
В Америке такой традиции общения с народом в формате «вопрос-ответ» сейчас нет. Но вот Трамп придумал собственный способ прямой связи с избирателями — через Twitter. И прекрасно «общается» через эту соцсеть со своими персональными подписчиками, которых у него, между прочим, на момент написания этих строк более 84 миллионов.
А Обама, как он сам рассказывал, каждый день читал на ночь письма своих избирателей, а на некоторые из них и отвечал. Ему специально составлялись подборки таких обращений.
Я, кстати, несколько раз пытался узнать, включались ли в эти подборки и письма из-за рубежа, но ответа почему-то так и не добился. Люди в президентской пресс-службе, которых я об этом спрашивал, то ли действительно не знали, то ли не хотели говорить. Но у меня сложилось впечатление, что зарубежной корреспонденции скорее всего не было.
Однажды я даже сам пытался восполнить этот пробел. Предложил своей знакомой даме, работавшей директором московской средней школы, чтобы ее старшеклассники написали письма Обаме, а я бы их выборочно перевел и доставил в Белый дом.
Но собеседница — заслуженная немолодая женщина — замахала на меня руками и популярно объяснила, скольких согласований потребовала бы подобная инициатива. Так что я от идеи тогда отказался.
А теперь, при очередном затяжном обострении американо-российских отношений, уже и сам не мог бы ее реализовать. Хотя как раз сейчас, может быть, и хорошо бы начать танцевать «от печки» — с самых элементарных, наивных и жизненных «детских» вопросов о том, почему же нам все-таки никак не удается поладить.
Между прочим, такой прецедент у нас уже был. Это известная история американской школьницы Саманты Смит, которая в 1983 году написала советскому лидеру Юрию Андропову письмо о необходимости беречь мир и удостоилась ответа на свое обращение.
Мороз по коже
Я помню то время и понимаю, почему даже дети боялись войны. Рейган в том же году назвал СССР «империей зла», США приступили к развертыванию своих ракет в Европе, а Андропов встречно объявил, что на Америку будет нацелено больше ракет на советских подводных лодках. Сейчас, кстати, все идет к тому же.
Но тогда у меня точно мороз пошел по коже — отчетливо помню это свое ощущение, инстинктивную реакцию на уровне первой сигнальной системы. Помню, однако, и как позже страх отступил: пять лет спустя, гуляя вместе с Горбачевым по Красной площади, Рейган публично отказался от эпитета «империя зла».
Конечно, у нас это объясняют уступчивостью последнего советского лидера, граничившей, по мнению наиболее непримиримых критиков, с предательством национальных интересов. Но как бы то ни было, из всех президентов США на моем профессиональном веку Рейган пока остается единственным, при ком в американо-российских отношениях ледяная враждебность сменилась надеждой и потеплением, а не наоборот.
При всех последующих хозяевах Белого дома начальные упования на лучшее неизменно сменялись разочарованием. Даже Буш-старший, казавшийся воплощением джентльменства, начинал с декларации о прекращении холодной войны и наступлении эпохи «устойчивого взаимодействия» между Востоком и Западом, а заканчивал застенчивой (или беззастенчивой, кому как больше нравится) ложью Горбачеву устами своего госсекретаря и ближайшего друга Джеймса Бейкера о том, что НАТО после воссоединения Германии «ни на дюйм» не продвинется на восток.
При Клинтоне был пройден путь от объятий с другом Борисом в Ванкувере до натовских бомбежек Югославии, при Буше — от разговора по душам в Любляне до обстрелов грузинскими властями Цхинвала и оправдания этой акции Вашингтоном, при Обаме — от «перезагрузки» до поддержки Западом государственного переворота на Украине.
Наконец, при Трампе (хотя эта история пока не окончена) — от объявления американского лидера еще на этапе предвыборной кампании о намерении «поладить» с Москвой до обвинения его на этом основании традиционным вашингтонским истеблишментом чуть ли не в государственной измене, а затем и до попытки импичмента. До разнузданной вакханалии демонизации современной России и ее руководителей, создания законодательных, информационно-пропагандистских и иных барьеров на пути к нормализации двусторонних отношений.
