Завел эту традицию в 1995 году, незадолго до моего приезда в Вашингтон, пресс-секретарь Клинтона Майкл Маккэрри. Вскоре он сам об этом горько пожалел: в 1998 году грянул скандал с Моникой Левински, и на брифингах стал обсуждаться, по его собственному определению, «оральный секс в Овальном кабинете».
В принципе телекамеры на встречах с журналистами и в Белом доме, и в госдепартаменте США стояли и прежде. Но прямая трансляция не велась, содержание находилось под эмбарго до окончания брифингов, а корреспондентам ведущих информационных агентств разрешалось запрашивать короткие перерывы для передачи срочных новостей.
Первым допустил какую бы то ни было съемку на брифингах официальный представитель Госдепартамента США Ходдинг Картер. Произошло это еще сорок лет назад — во время кризиса 1979–1981 годов с американскими заложниками в Иране. Пресс-секретаря это сделало тогда на время телезвездой, и почин был позже с энтузиазмом подхвачен и развит его коллегами.
Маккэрри тоже начинал в Госдепе, тоже считался в своей профессии звездой и не случайно получил приглашение перейти в Белый дом. Но разрешение прямых телевизионных трансляций он сам позже признавал провальным решением. Брифинги «стали перформансом, театром абсурда, — каялся он. — Это моя вина, и я это признаю».
Собственно, вот эту стадию я уже и застал. Репортеры из первого ряда красовались каждый перед своей телекамерой и зачастую мусолили в разных вариациях одну и ту же актуальную на данный момент тему. Пресс-секретари безропотно отбивали подачи, повторяя по несколько раз кряду свои тезисы с нужной подкруткой. Журналисты-заднескамеечники присутствовали в роли статистов и под занавес спектакля старались вклиниться со своими вопросами. Понятно, что у иностранцев при этом шансов было еще меньше, чем у всех остальных.
Оптимальный режим
При враждующем с прессой Трампе пресс-брифинги постепенно почти полностью прекратились. А среди его предшественников самый оптимальный режим работы с прессой, на мой вкус, завел после Клинтона Буш-младший. Его команда, в значительной мере унаследованная от отца, вообще отличалась отменной выучкой и высокой штабной культурой.
При нем в добавление к основному брифингу в Белом доме стали проводить утреннюю летучку без телекамер в личном кабинете пресс-секретаря.
Там возникала толкучка, но все равно это было очень удобно: во-первых, общий разговор шел гораздо живее, поскольку у телевизионщиков пропадал смысл по десять раз переспрашивать про одно и то же (на эти встречи вообще в основном ходили не сами ведущие программ, обычно позирующие в кадре, а их продюсеры). Во-вторых, летучки начинались в то время, когда в Москве, опережающей Вашингтон в зависимости от сезона на 7–8 часов, был еще не поздний вечер, так что можно было успеть оперативно получить отклики на российские новости дня.
Это давало и дополнительное преимущество: вопросы возникали сами собой, их не приходилось высасывать из пальца. А осмысленный вопрос — это, по моему убеждению, главное профессиональное оружие журналиста. Хороший интересный вопрос может зацепить даже того, кто изначально вообще не был расположен разговаривать.
И наоборот: худший, по-моему, кошмар для репортера — это когда ньюсмейкер перед глазами, а подходящего вопроса на ум не приходит. Поэтому вопросы — самые разнообразные, на любые случаи жизни — я постоянно и целенаправленно коллекционирую. При всяком удобном случае прошу подсказок у специалистов и просто знакомых. Придумав, услышав или прочитав где-то удачную формулировку, спешу записать. Рано или поздно обязательно пригодится. Экспромты, как известно, лучше всего удаются, когда они тщательно подготовлены.
Брифинги же по идее устраиваются для того, чтобы комментировать ход текущих событий. Соответственно, на них допускаются и приветствуются любые вопросы на злобу дня, даже для уточнения самых мелких деталей. И наоборот, неконкретные отвлеченные темы никого не радуют: пресс-секретарей они раздражают тем, что их трудно предугадать, чтобы к ним подготовиться, а пул зачастую видит в «рассуждизмах», как я их называю, пустую трату времени.
«Момент „Спутника“»
Вот для примера: я уже рассказывал о своем публичном споре о свободе с пресс-секретарем Обамы Гиббсом. Тема была, я считаю, и злободневной, и абсолютно корректной, но все же несколько умозрительной.
Речь шла не о фактах, а об их интерпретации, как в знаменитом вопросе из культового фильма Балабанова: «Вот скажи мне, американец, в чем сила?» И хотя наш с Гиббсом диспут вызвал у коллег неподдельный интерес, мой исходный вопрос об оборотной стороне американской свободы был в этом плане все же не совсем комильфо.
Другой памятный эпизод приключился в 2011 году, когда в России широко отмечалось 50-летие полета в космос Юрия Гагарина. Накануне 12 апреля я спросил в Белом доме у Джея Карни, который к тому времени сменил Гиббса на посту пресс-секретаря, нет ли у него какой-нибудь заготовки к этой дате. Спросил без всякой задней мысли, совершенно искренне и, как позже понял, наивно.
Повисла неловкая пауза. Кто-то из местных журналистов выдохнул: «Ну вот, опять момент „Спутника“». Карни пробормотал: «Даже и не знаю, что у нас есть на этот счет. Конечно, мы поздравляем российский народ с этим историческим достижением».
«На Луну мы добрались первыми», — продолжал он, вызвав этой репликой сочувственный смех в зале. «Но… это, конечно, поразительная история. Я жил в Москве (*в 1990–1993 годах, при распаде СССР, он работал там корреспондентом журнала Time) и знаю, как горячо чтили Юрия Гагарина за его выдающееся свершение».
То есть даже спустя полвека наш яркий праздник был американцам не в радость. Моментом «Спутника» они до сих пор именуют неприятное известие, требующее ответной мобилизации сил.
Позже я об этом думал и, кажется, понял, в чем дело. После окончания холодной войны люди в США вздохнули с огромным облегчением. Ушла угроза, психологически давившая на них на протяжении десятилетий. Это позволило им внутренне «распрямиться». И, естественно, никому не хотелось и не хочется даже в воспоминаниях возвращаться в прежние времена.
«Жена Цезаря выше подозрений»
А вопрос, за который я однажды удостоился похвал от американских коллег по пулу, мне в собственной работе даже и не пригодился. При Буше, во время войны в Ираке, на брифинге принялись обсуждать тему моральной поддержки своих солдат. Пресс-секретарь (если не ошибаюсь, тогда это была симпатичная Дана Перино) с воодушевлением рассказывала, как первая леди США Лора Буш организовывала отправку на фронт посылок, условно говоря, с теплыми носками и такими же теплыми именными приветствиями военнослужащим.
Меня эти патриотические излияния не интересовали, и я слушал вполуха. Но случайно вспомнил, как незадолго до того читал, что именные почтовые отправления американским джи-ай от посторонних людей запрещены по соображениям безопасности. Получалось, что на Лору Буш это общее правило не распространяется: так сказать, «жена Цезаря выше подозрений».
Ну я об этом и спросил от нечего делать. И американские журналисты, которым то же самое, видимо, не пришло в голову, позже меня за это благодарили. Им это давало возможность лишний раз подчеркнуть один из самых гордых постулатов американской пропаганды — о том, что никто в США не стоит выше закона.
