Там это тоже все понимали и в целом воспринимали нормально — конечно, при условии соблюдения профессиональных норм. Но все же периодически приходилось слышать: дескать, чужие порядки ругать легко — попробовал бы свои, домашние.
В принципе это совершенно верное замечание, хотя и в США критика своих и чужих дозируется по-разному. В последние годы антироссийская риторика дошла там до того, что любые позитивные или даже просто нейтральные отзывы о нашей стране по сути оказались если и не под прямым запретом, то под сильным подозрением: уж не пропаганда ли это часом в пользу Москвы? И это уже тоже перебор, вредящий, на мой взгляд, самой Америке.
Что касается внутренней российской политики, нам в Вашингтоне приходилось освещать ее в основном «по касательной» — через американские отклики на нее или выступления российских гостей.
Среди последних всегда было много отечественных оппозиционеров, привечаемых в США. У меня они никогда симпатий не вызывали, мне скорее близка позиция американцев, считающих, что за границей свою страну хаять негоже. Но профессионально мне задним числом дорог и отзыв Гарри Каспарова, который как-то печатно признал, что я «в очень корректной форме» осветил его выступление в Вашингтоне с резкой критикой российской власти.
Правда, вопрос, который я ему тогда задал — «почему взгляды оппозиции не пользуются популярностью у российского народа?», — ему не понравился. С его точки зрения, подход был позаимствован «из традиционного арсенала кремлевской пропаганды».
А мне действительно хотелось знать, что он думает по этому поводу. И как раз его ответ — потому, мол, в частности, что лично ему в России заказана дорога на телеэкраны, — представляется мне неубедительным. То ли себя человек обманывает, то ли других.
Признаться, меня очень долго удивляло и раздражало всеобщее стремление (оно свойственно не только России) по любому поводу и без всякого повода оглядываться и ссылаться на США. Потом я понял, что у него есть рациональная основа: в сегодняшнем мире Америка все еще остается законодателем мод — и не только бытовых, культурных и социальных, но и экономических и даже политических. Дующие оттуда ветры — либеральные или консервативные — рано или поздно доносятся и до чужих берегов. А людям, конечно, повсюду хочется знать, какая у них в обозримой перспективе будет «погода».
Вместе с тем, признавая это, следует помнить и о том, что сами американцы терпеть не могут жить по чужой указке. Они боготворят свободу и независимость, всю свою историю воспринимают как борьбу за то, чтобы обходиться исключительно своим умом, действовать без оглядки на какие бы то ни было посторонние моральные, религиозные, политические авторитеты. И это тоже пример, достойный подражания.
Правда, урок этот следует воспринимать с некоторыми очевидными оговорками, чтобы полезная самостоятельность не превращалась во вредную самонадеянность, как сплошь и рядом случается с теми же американцами.
На мой взгляд, главное лекарство от этого опасного недуга — способность и желание постоянно учиться, подвергать сомнению не только чужой, но и свой собственный опыт. Готовность к этому я считаю одним из важнейших качеств настоящего журналиста. И очень благодарен профессии за то, что она не только помогает, но и просто-таки заставляет все время учиться меня самого.
Чтобы потом не жалеть
К сожалению, лучше всего люди учатся, как известно, на собственных ошибках. Я за свою жизнь написал десятки тысяч текстов. Даже лучшие из них достаточно быстро выветриваются из памяти. А вот упущенные возможности саднят и спустя десятилетия.
Я, например, ездил из Нью-Йорка в Принстон к Нине Николаевне Берберовой еще в конце 1980-х годов — до того, как имя ее вернулось на страницы советской печати. Мог ускорить это возвращение, но не написал тогда по совершенно нелепой причине: из-за отсутствия фотографий. Просто постеснялся попросить уже очень немолодую женщину дать мне возможность снять ее для журнала. А она принимала нас с женой очень тепло, сама — за рулем — возила обедать в любимый ресторанчик (мол, «если бы вы водили более полувека, как я, то понимали бы, что это совершенно не проблема»).
Нам показалось — рада была, что мы нарушили ее тогдашнее одиночество. Рассказывала о других гостях, включая Евгения Евтушенко. Тот, по ее словам, привез ей в подарок большой крест, а войдя в дом, прежде всего стал искать глазами красный угол с иконами. Не найдя, спросил у хозяйки, а она ему невозмутимо ответила, что в доме ее родителей в Санкт-Петербурге до революции «у кухарки были иконы, родители не запрещали».
Жалею задним числом и о том, что и в Нью-Йорке, и в первые годы в Вашингтоне небрежно относился к телефонным контактам, записывал номера на обрывках бумаги и терял их. Теперь-то я убежден, что нынешний мой рабочий список телефонов, занимающий в распечатке более ста страниц, — важнейший итог заокеанских командировок.
Хватился сейчас при подготовке книги и фотографий, которые тоже никогда не собирал и не берег. Забавная деталь: многим людям, в кои-то веки раз оказывавшимся в Белом доме, советовал сфотографироваться на память на трибуне, с которой вещают пресс-секретари, а порой и президенты, благо это не возбраняется. Сам же за двадцать с лишним лет так и не удосужился.
В целом вопреки советам классика настоятельно призываю коллег прилежно вести личные архивы. Это для поэта самоповторы губительны, а для журналиста грамотно написанный текст — заготовка на долгие времена. Так что стараюсь хранить ключевые свои публикации. Отдельно записываю не только вопросы, но и удачные фразы и мысли, способные, на мой взгляд, пригодиться в работе.
Ищите, и обрящете
Между прочим, узнав об этой моей привычке, один из сослуживцев в свое время насмешливо переспросил: «Чьи мысли? Чужие? Ну, хорошо хоть не свои». Помню, меня это поразило: до какой же степени нужно не верить в себя, чтобы так презрительно относиться к плодам собственных раздумий? Ведь и вся сокровищница человеческой мысли в конечном счете имеет для каждого из нас смысл лишь постольку, поскольку мы, во-первых, знакомы с ее содержанием, а во-вторых, способны прилагать его к собственной жизни и работе.
Да и вообще, по-моему, наш век с предельной наглядностью свидетельствует о том, что ничего ценнее ярких, искренних, незаемных мыслей и чувств у нас нет. Возможность собирать, обрабатывать и распространять любую информацию сейчас практически безгранична. Но это лишь подчеркивает убожество львиной доли того контента, который выставляется на всеобщее обозрение, чрезвычайную редкость настоящего креатива. Так что если уж в безбрежном океане эрзаца отыскивается нечто способное вызвать отклик в уме и сердце, то, конечно, это нужно бережно сохранять.
В Библии об этом сказано: «Ищите, и обрящете». В справедливости этих слов я убедился в свое время на Афоне: приехал туда из Вашингтона по существу туристом, а уезжал благодарным паломником. По-новому взглянувшим на мир и на самого себя.
Между прочим, там в Ватопедском монастыре хранится чудотворная икона «Парамифия» («Отрада» или «Утешение»). На ней изображена Богоматерь с Младенцем, отводящая Его руку от своих уст. По преданию изначально образ был другим. Изменился он сам собой, когда на монастырь собирались напасть пираты, и Богородица хотела предупредить насельников об опасности. Сын пытался замкнуть ей уста, поскольку монахи жили грешно и заслуживали наказания, но она отвела божественный запрет и спасла обитель.
