Американо-российские отношения переживали тогда очередную недолгую оттепель. Силовики обеих стран обменивались визитами и вообще не скрывали своего взаимодействия. Поэтому и от меня, когда я подходил представиться и задать какой-нибудь вопрос, начальство ФБР особо не шарахалось. Хотя, по словам моей жены, наблюдавшей за этим на приемах со стороны, охрана при виде моих маневров все-таки напрягалась.
Вопросы в основном задавались, естественно, на злобу дня — о тех же итогах года, визитах или конкретных делах, находившихся в центре внимания. Ответы неизменно бывали сдержанно-дипломатичными и как правило неконкретными. Информационная ценность их, на мой взгляд, заключалась не столько в деталях, сколько в общем тоне, позволявшем судить о том, какова в данный момент в Вашингтоне «генеральная линия» в отношении Москвы в столь щекотливой сфере, как сотрудничество спецслужб.
14.1. От «Энигмы» до «Веноны»
А более или менее интересные темы, хотя и тоже без сугубых подробностей, можно было обсудить с кем-нибудь из почетных гостей. Например, в 2009 году мне удалось пообщаться у ведомственной «елочки» с Уильямом Уэбстером — единственным пока человеком в американской истории, успевшим поработать во главе и ФБР, и ЦРУ США.
Помню, чтобы вызвать у него интерес к разговору, я попросил прокомментировать распространенное среди непосвященных мнение о том, будто «главный секрет состоит в том, что на самом деле никаких секретов нет», — во всяком случае таких, для охраны и добычи которых стоило бы тратить несусветные деньги. В ответ он, хмыкнув, напомнил историю о том, как появился на свет гриф секретности «Ультра». Им в Лондоне помечались данные, которые гитлеровцы засекречивали с помощью шифровальной машины «Энигма», а британцы раскодировали с использованием методов, полученных перед самым началом Второй мировой войны от польской разведки.
«Защита своей национальной безопасности, своих сил — святое дело для любой страны», — заметил по этому поводу ветеран американских спецслужб. Ему, кстати, на момент написания этих строк 96 лет, и он до сих пор председательствует в консультативном совете по национальной безопасности США.
Среди самых сильных разведок мира, с которыми ему доводилось иметь дело, Уэбстер прежде всего назвал «проникающую повсюду» израильскую «Моссад», которая, по его признанию, «работала и против США, хотя и редко». Произнес еще несколько фраз, потерявшихся в гуле голосов, похвалил союзную США британскую разведку и затем сказал: «Но все это — не считая КГБ… Те вообще стояли особняком, о них надо говорить отдельно». Даже теперь задним числом мне жалко, что намек на приглашение к дальнейшему разговору, присутствовавший в этих словах, был сугубо риторическим.
Тогда же, отвечая на мои вопросы, Уэбстер немного порассуждал еще о мотивах предательства (по его убеждению, идейные соображения не идут ни в какое сравнение с меркантильным денежным расчетом), вспомнил знаменитых шпионов — Роберта Ханссена и Олдрича Эймса. «В нашем кругу говорят: „Чтобы поймать шпиона, нужно иметь собственного шпиона“, — сказал он, имея в виду, что агентов-профессионалов разоблачают как правило в результате предательства. — Когда я впервые это услышал, то счел простой оговоркой. Но потом посмотрел истории выявленных „кротов“ и убедился, что почти всегда так и бывает».
No Such Agency
Через год с небольшим я не только увидел воочию, но даже и потрогал ту самую «Энигму» (слово Enigma по-русски означает «тайна, загадка, головоломка»). Произошло это в Национальном криптологическом музее при Агентстве национальной безопасности (АНБ) США, на экскурсии для иностранных журналистов, организованной Госдепартаментом.
Надо сказать, я старался ездить сам или посылать своих корреспондентов во все подобные туры, даже не самые увлекательные. Во-первых, никогда заранее не знаешь, что на самом деле удастся увидеть и с кем познакомиться, в том числе и среди коллег-журналистов. Во-вторых, если ты регулярно ездишь и честно пишешь, хотя бы даже и критически, о том, как американские чиновники продвигают собственную пропаганду, то потом у тебя больше шансов получить приглашение и туда, куда зовут не всех. Вот хотя бы в этот самый музей АНБ.
Исторический диапазон представленных там экспонатов — от копии древнеегипетского Розеттского камня и образцов шифра, использовавшегося Гаем Юлием Цезарем, до первых американских разведывательных спутников и современных суперкомпьютеров. Однако это тот редкий случай, когда прошлое, в том числе и достаточно отдаленное, поддается рассмотрению гораздо лучше, чем настоящее.
Точнее, картина сегодняшнего и даже вчерашнего дня в музейной экспозиции отсутствует напрочь. Разумеется, не потому, что эта картина никого не интересует, а наоборот, потому что она в мельчайших подробностях интересует слишком многих. Как пояснял нам куратор музея, штатный сотрудник АНБ Патрик Уидон, новейшая история этого ведомства, начиная примерно с периода войны во Вьетнаме, строго-настрого засекречена. Спрашивать о ней можно, но на ответ рассчитывать не стоит, откровенно предупредил он.
Напомню, что это было еще до сенсационных разоблачений американского диссидента Эдварда Сноудена. Хотя и тогда уже кое-что было известно — например, из книг журналиста и писателя Джеймса Бамфорда, с которым я тоже познакомился, но много позже.
АНБ занимается радиоэлектронной разведкой, перехватом и дешифровкой информации на зарубежных линиях телекоммуникаций, а также обеспечением безопасности американской правительственной связи. Оно считается крупнейшей и чуть ли не самой секретной из всех разведслужб в США. Незадолго до нашего пресс-тура газета Washington Post писала, что АНБ ежедневно (!) перехватывает, сортирует и затем частично хранит «по 1,7 млрд сообщений электронной почты, телефонных звонков и других видов коммуникаций».
Согласно неофициальной справке, размещенной в Интернете, автомобильные парковки вокруг ведомственной штаб-квартиры в Форт-Миде (штат Мэриленд) неподалеку от Вашингтона рассчитаны приблизительно на 18 тысяч мест. Кто-то не поленился их подсчитать, чтобы хотя бы так, на глазок, прикинуть возможную численность личного состава сотрудников АНБ (в открытых источниках называются цифры до 40 тысяч человек). Англоязычная аббревиатура названия — NSA (National Security Agency) — порой шутливо расшифровывается как No Such Agency — «нет такого агентства».
Небольшой музейный домик стоит как раз посреди тех самых автомобильных парковок, неподалеку от черного остекленного монолита главного здания штаб-квартиры. Изображения этого внушительного комплекса также есть в Интернете, но нам его фотографировать запретили, пригрозив, что камеры будут изыматься даже просто при повороте объектива «не в ту сторону». Отдельно предупреждали, что в кадре не должно быть людей — во всяком случае, без их прямого согласия.
В нашем случае следить за выполнением инструкций было нетрудно, и хозяева, по их признанию, остались довольны нашим примерным поведением. Но как обеспечивается соблюдение данного запрета для обычных «неорганизованных» туристов, честно говоря, непонятно. Доступ в музей открыт для всех желающих, подъезд к нему на машинах свободный, никаких дорожных знаков с предупреждениями об ограничении фотосъемки мы не видели.
