Впрочем, в доме едва ли было тише. Просто уму непостижимо, сколько шума могло производить несколько взрослых человек… с учётом того, что они разговаривали одновременно. При виде Макса все заорали ещё громче и немедленно кинулись знакомиться.
Его обнимали, тискали, что-то восхищённо щебетали по-итальянски и по-румынски, кузены трясли ему руку в качестве приветствия, а их жёны и мать целовали в щёчки, а также зачем-то совали Максу ничего толком не соображающих младенцев, которые пачкали его слюнями и шоколадными конфетами. В довершение этого театра абсурда мама Лучаны попыталась накормить его сладким пирогом, очевидно, собственноручно испечённым, и принялась запихивать кусок прямо ему в рот… Макс едва не рехнулся от такого радушного приёма. К сожалению, английским языком в этой семье владели только Лучана да её брат — неженатый футболист, так что Максу оставалось лишь догадываться, о чём идёт речь вокруг него.
— Содом и Гоморра, — довольно громко проворчал Милош, не особо деликатничая. Впрочем, родня, вероятно, привыкла к такому отношению и сама не слишком-то церемонилась.
Отец Лучаны оказался совсем не похож на своего старшего брата. Это был добродушный, улыбчивый и чуть полноватый человек, уже растерявший половину своих волос. Он крепко обнял новоприобретённого племянника и что-то горячо заговорил по-румынски. Макс нерешительно улыбнулся и покосился на Милоша.
— Он говорит, что не ожидал такой прыти от угрюмого затворника вроде меня, — перевёл отец с усмешкой. — Выражает надежду, что я пока не совсем потерян для общества… может, ещё и женюсь на старости лет.
— Как тебе наша чокнутая семейка? Я сказала им, что ты улетаешь завтра и никак не успеваешь заехать погостить, — шепнула Максу Лучана в самом искреннем раскаянии. — Тогда они решили сами приехать и познакомиться с тобой…
— Да всё нормально, — он успокаивающе похлопал её по руке. — Я, конечно, немножко обалдел от таких оваций, но… твои родные очень милые и забавные.
— Теперь они и твои родные тоже, — поправила она. — Не забывай об этом.
— Верно, — улыбнулся он. — Просто пока не привык…
К вечеру часть большого шумного семейства уехала обратно в Геную, часть же осталась ночевать на вилле.
Перед ужином, когда Макс собирал вещи у себя в спальне, в комнату постучал отец и попросил разрешения войти.
— Нам с тобой сегодня не дали побыть наедине, — немного смущённо пояснил он. — Извини, что так получилось.
— Надеюсь, в будущем нам ещё представится такая возможность, — улыбнулся Макс. — Я… мы с мамой, — поправился он, — будем рады принять вас в Питере.
— Ты тоже приезжай, мальчик. В любой день, в любой момент. И матери скажи, что двери моего дома всегда открыты. Возможно, нам с ней следует пообщаться по-нормальному… полагаю, мы найдём, о чём поговорить.
— Я ей передам, — кивнул Макс.
— Да, передай это… и кое-что ещё, — Милош замялся. — Честно говоря, я не знаю, что полагается дарить женщинам в России, и не знаю вкусов твоей матери. Но… вот, — он протянул сыну красиво упакованную коробочку местных сладостей, — и вот, — у Макса в руке оказалась старая фотография.
Макс увидел на снимке маму… и отца. Они стояли на сцене: он — в классичесском строгом костюме с бабочкой, со скрипкой в руке, она — положив одну руку на крышку рояля, в белоснежной блузке и концертном пиджаке с юбкой, Макс сразу же узнал этот, так хорошо знакомый ему, наряд! Мама выглядела немного напряжённой и взволнованной, он мог прочесть это волнение даже по фото, но при этом — какой молодой и счастливой она была!..
— Отдай ей эту фотографию. Себе я сделал копию.
— Спасибо, — отозвался Макс, сглотнув ком в горле. — Думаю… нет, я уверен, что ей будет очень приятно.
Разумеется, выспаться в эту ночь — и вообще лечь пораньше, как планировал Макс — ему совершенно не удалось. Но он не слишком расстроился, решив, что наверстает в самолёте или уже дома, в Питере.
Зато как бесценны и дороги были мгновения, проведённые с семьёй… После ужина никто не разошёлся по своим комнатам, даже детям разрешено было попозже отправиться в постель. Все допоздна сидели в столовой, пили вино, разговаривали, смеялись и даже пели, Макс играл для родственников на виолончели, дети пытались открутить хвост и уши пущенному в дом Моцарту, а тот лишь покорно терпел эти издевательства, время от времени выклянчивая себе очередной кусок сыра или прошутто…
Несмотря на то, что он знал всех этих людей всего-ничего, Макс чувствовал себя среди них абсолютно своим.
Он чувствовал себя дома.
Через несколько дней после возвращения из Италии Макс узнал, что Милош Ионеску, впервые за долгие годы нарушив своё молчание, пообщался с прессой и местным телевидением. В интервью он официально объявил российского виолончелиста Максима Ионеску своим сыном.
Глава 28
Постепенно подкрадывалось лето.
Несмотря на ряд важных событий и эмоциональных потрясений, связанных с внезапным обретением новых родственников, жизнь Макса потихоньку вошла в привычную колею и покатилась своим чередом. Он ездил на гастроли и давал концерты в родном Питере, участвовал в телевизионных шоу и судействовал в музыкальных конкурсах…
Но, конечно, тональность восприятия мира немного изменилась. Макс с теплотой в душе понимал: теперь, что бы с ним ни произошло, где бы он ни был — он никогда не останется один.
Кузина, добавившая Макса в друзья в фейсбуке и твиттере (её примеру последовали и остальные родственнички — все, у кого были аккаунты в этих соцсетях), немедленно забила бы тревогу, не появись братец онлайн хотя бы сутки. Они регулярно созванивались с Лучаной по скайпу и подолгу болтали обо всём на свете. Разумеется, общался Макс и с отцом. Тот не был любителем соцсетей, но обоим хватало видеозвонков.
Что самое удивительное (а может быть, как раз закономерное?) — к беседам с Милошем по скайпу приобщилась даже мама. Они действительно легко нашли общий язык и подолгу сидели у своих компьютеров — мама в Питере, а отец в Портофино, — общаясь друг с другом. Макс иногда даже чувствовал себя лишним и тихонько уходил в свою комнату. Нет-нет, родители не позволяли себе ничего фривольного или слишком личного, всё было в рамках простых дружеских бесед, но… Макс понимал, что эти двое находятся на одной волне, и просто не хотел им мешать.
Мама изменилась, он не мог этого не отметить. Она повеселела, похорошела, сделала стильную причёску, обновила гардероб, даже похудела к лету… Кажется, впервые на памяти Макса она стала жить не только заботой о нём. На губах её то и дело вспыхивала смутная загадочная улыбка, делающая её очень привлекательной. Такой хорошенькой она не была даже в молодости! Макс мысленно желал ей счастья и боялся только одного: чтобы отец ненароком не причинил ей боли.
“Надо свозить её в Италию в июле”, — думал он. У него как раз должен был наступить перерыв между выступлениями, так что они с мамой вполне могли позволить себе эту поездку. Хватит, хватит им с отцом виртуального общения — пора, наконец, встретиться лично…
