А на диване кто-то спит. Парень спит, до половины натянув на себя одеяло.
Оливер.
С замирающим сердцем я подхожу ближе, в моей груди робко затеплилась надежда.
– Эй, ты живой? – спрашиваю я. Мне не видно лицо парня, наполовину прикрытое рукой. Но затем он переворачивается набок, и рука откидывается в сторону. От этого движения парень просыпается и садится на диване, сонно поправляя свои свалявшиеся светлые волосы.
Это не Оливер. Не Оливер.
Это какой-то другой парень, незнакомый мне. Блондин с узким лицом и пронзительными синими глазами.
Я разочарована, и это еще слишком мягко сказано.
– Кто ты такая, черт побери? – спрашивает он.
– Кто ты такой, черт побери? – спрашиваю я в ответ.
Парень в замешательстве наклоняет голову. Я чувствую, как вытягивается мое лицо – мы оба не доверяем друг другу. Я быстрым взглядом окидываю дом – маленькую кухню с высокими стопками тарелок, консервные банки на деревянной столешнице, шкафы с открытыми дверцами. Парень украл все, что смог здесь найти, хотя продуктов у Гаррисонов наверняка оказалось немного, потому что они редко приезжали сюда. Просроченные банки с бобами и помидорами. Неприкосновенный запас. На кофейном столике рядом с диваном почти пустая – всего пара глотков осталось на донышке – бутылка бурбона. Этот парень пил здесь. Возможно, он сбежал из лагеря, а может, забрел сюда после вечеринки, которая была у них в одном из соседних домов – так и валяется здесь с тех пор, потеряв счет времени.
Я хмурюсь, и он тоже хмурится в ответ.
– Ты должен выметаться отсюда, – резко говорю я, поворачивая свою голову к двери. Мне, в принципе, наплевать, что это за парень, просто ему необходимо убираться прочь отсюда.
– Почему? – спрашивает он, продолжая сидеть на диване.
– Пожар сюда надвигается вниз с горы, – отвечаю я и для наглядности тычу пальцем в сторону окна, чтобы парень сам все мог увидеть.
Но парень чешет свои немытые волосы, прищуривает непротрезвевшие глаза и вяло отвечает, вновь опрокидываясь на спину.
– Не верю, – но тут его глаза широко открываются, и он спрашивает, подняв вверх свой указательный палец: – Постой, а ты что, та лунатичка, что ли? Которая живет дальше по берегу? – подтверждения парень не ждет, он уверен в том, что так оно и есть. И в самом деле, кем еще я могу быть? Откуда в этих лесах взяться другой девушке? – Я слышал, что ты околдовываешь парней, а затем запираешь их у себя в подвале, – смеется парень, потирая ладонью свою раскрасневшуюся щеку. – Знаешь, никуда я с тобой не пойду, нет.
Я резко, раздраженно выдыхаю воздух из легких и говорю, возвращаясь к двери:
– Мне совершенно на тебя наплевать, знаешь ли, только знай, что если ты останешься здесь, то умрешь.
Он поджимает нижнюю губу и становится похожим на обиженного мальчишку, которому запретили играть в его любимом шалаше на дереве.
– Постой! – восклицает он прежде, чем я успеваю выйти за дверь. – Скажи, дорогу расчистили? А копы приехали уже?
Он стреляет глазами в сторону все еще открытой у меня за спиной входной двери, в которую залетает ветер – странная смесь морозного зимнего воздуха и пепла.
– Что? – поворачиваюсь я лицом к нему, чувствуя, как раскалывается от боли моя голова. Мне нужно как можно скорее самой выбираться отсюда. Нужно искать Оливера.
– Ну, я хотел спросить, меня кто-нибудь ищет?
– Не знаю, – отвечаю я. – Но уходить отсюда тебе пора.
Парень неожиданно резко встает с дивана и вновь смотрит куда-то мимо меня. На нем зеленые тренировочные брюки и серая фуфайка с надписью «Лучший в мире рыбак» на груди. Я почти не сомневаюсь, что эти штаны и фуфайку парень раздобыл здесь же, в доме. В каком-нибудь ящике комода, где одежда пересыпана шариками нафталина от моли. У парня вытягивается, темнеет лицо, и он мрачно спрашивает скрипучим, как несмазанная дверь, голосом:
– Они нашли тело?
– Какое тело? – переспрашиваю я, боясь, что мне уже и так известно, о чем он говорит, о каком теле.
Парень прищуривается, окидывает меня оценивающим взглядом, пытаясь понять истинную причину моего вторжения в его убежище.
– Кто ты? – задаю я следующий вопрос, но у меня по спине уже ползет холодок, перебирает своими ледяными лапками косточку за косточкой, позвонок за позвонком.
Он медлит, молча жует своей челюстью, но затем все же отвечает:
– Макс.
Макс, Макс, Макс.
– Ты… Макс? – лепечу я, чувствуя, как бледнеют мои щеки, как все тепло вытекает из меня, как из остывающей печки.
– Ну да, – он фокусирует на мне свой взгляд. Кожа у парня бледная и тусклая. Ему срочно надо встать под душ. А еще побывать на солнце.
Макс жив.
Он не умер. Он вовсе не умер.
Каждый вдох огнем обжигает мне легкие, я откашливаюсь и моргаю. Моргаю, чтобы избавиться от дыма. Моргаю, чтобы избавиться от этого парня, который не может быть Максом.
– Ты же вроде как умер, – говорю я.
Он плотно сжимает рот и морщится.
– Они говорили, что ты умер, – продолжаю я. – Те, другие парни. Сказали, что ты утонул.
Все чаще залетают в раскрытую дверь искры – огонь близко, вот он, рукой подать. Нам нельзя здесь оставаться.
– Но я живой, – отвечает парень, подтверждая очевидный факт. Будто я сама не вижу, что он живой! Но в то же время по его тону догадываюсь, что не все так просто и понятно. Нет, что-то здесь не то, что-то кроется за его словами. Что именно?
– Я не понимаю, – говорю я, чувствуя, что у меня начинают дрожать руки. «Может, он не тот Макс? – думаю я. – Другой какой-нибудь?» Я лезу дрожащей рукой в свой карман, нащупываю гладкую поверхность часов, вытаскиваю их и держу на раскрытой ладони. Притрагиваюсь пальцем к задней крышке, на которой выгравировано имя Макса. – Это твои часы? – спрашиваю я, поднося их ближе к нему.
Парень делает шаг мне навстречу.
– А я думал, они пропали, – говорит он, не делая попытки взять их у меня, словно ему хотелось бы избавиться от них.
Как от нежелательной памяти, как от вещи, про которую он старается забыть.
Я сжимаю часы в руке. Он настоящий Макс.
Тот самый, который должен был умереть.
– Где ты их нашла? – спрашивает он.
Я опускаю часы назад в карман своей куртки – между прочим, я уже привыкла к их тяжести и чуть слышному стрекотанию шестеренок, отсчитывающих время.
– Они были у Оливера. С той ночи, когда разразилась снежная буря.
Постойте, но если Макс жив… значит, Оливер его не убивал!
Если Макс жив, то Оливер не убийца. Он не топил Макса и не смотрел, как тот тонет в озере.
