Тихий шелест одежды, его мягкая кофта была отброшена подальше за ненадобностью, а из горла вырвалось утробное рычание, когда острые ноготки коснулись его плеч, легонько царапая и оставляя следы, которые спустя некоторое время исчезали. Поцелуи стали глубже, вздохи громче, стоны более интимными. Пальцы Наташи переместились, перебрались на затылок парня, ероша волосы, отчего стало вдвойне приятно, пока он сам скользил губами по ложбинке груди девушки, чуть прикусывая кожу.
— Гордей?
— Да?
Осторожный шепот — страх нарушить момент, испортить эти секунды между ними.
- Ты, конечно, тот еще лопух, — Наташа усмехнулась чуть припухшими губами, приподнимаясь над ним и с нежностью глядя в серые глаза, улыбнулась, — но именно поэтому я тебя люблю.
Сердце пропустило удар, затем еще один. Прижавшись лбом к ее лбу, Гордей на секунду закрыл глаза, пытаясь осознать то, что только что услышал. С наслаждением и удовольствием проматывая в голове каждое слово, слыша тихий смешок, чувствуя касание губ да руки, обвившие его шею.
— Тормозишь, Лавров, — мурлыкнула Наталья, не давая ему больше никакого времени, повалив прямо на кровать. Вот и думай после такого, кто в их паре ведущий партнер. Но сейчас на это Гордею Лаврову, самому хорошему в мире мальчику, было откровенно плевать.
— Да блин! Сколько можно!
Из душа Гордей вылетел прямо как Тарзан за своей Джейн, только без обезьян и лианы, а с зубной щеткой да полотенцем, обмотанным вокруг бедер, слыша гогот Таракановой, которая с всколоченными волосами с любопытством рассматривала его полуобнаженное тело.
— Нашел еще одно свое фото на унитазе? — хохотнула девушка, отбрасывая за спину пряди, кутаясь сильнее в мягкое одеяло, весело сверкая глазами.
— Ты видела, куда они повесили плакат со мной? В душ! — взревел Лавров, ткнув пальцем позади себя на проем, ведущий в ванную комнату, — Я моюсь, а на меня смотрит моя копия в образе самого Папы!
— Папа Римский Гордей Сикст Первый, — заржала Тараканова, падая на подушку, — ой, Ковальчук, это ж надо такую компанию развернуть за пару суток.
— Дохохочешься, Таракан, посмотрим, что было с тобой, уйди ты в Рай, — возмущенно засопел Гордей, когда Тараканова прекратив смеяться, сдула упавшую на лицо прядь волос, хмыкнув.
— Да все бы перекрестились.
Он с минуту молчал, а затем, улыбнувшись, схватился за ручку двери, промурлыкав:
— Не, таракан мой одичалый, тебя бы в Рай не взяли. Ты ж ненормальная! Саму Смерть до ужаса в костях напугала, — и ловко захлопнул дверь, слыша, как глухо стукнулась об нее брошенная в цель подушка. Повернул щеколду, чувствуя, как сотрясается дверь под натиском пинков разъяренной Наташи и ржал, сползая по ней спиной.
— Дошутишься, стрелочник, я тебе твои стрелы тебе знаешь, куда засуну…
— Дорогая, — давясь смехом, хихикнул купидон, — оставь свои пошлые намеки, я не фанат БДСМ, давай ограничимся хотя бы плеткой!
— Ты только выйди, умник, я тебе покажу и плетку, и наручники, и даже сурового властного властелина!
— Нет уж, сиди там и думай о своем поведении. Я точно помню, что три чашки чая должны скоро дать о себе знать, а туалет у нас совмещен с ванной.
— Гордей!
— Все Тараканова, бывай, у меня тут заплыв с резиновыми уточками, мне до бренного праха бытия и твоих естественных нужд.
Глава 8 — Закадровая съемка
— Уууу сильнее!
— Куда сильнее, тебя сейчас пополам сломает.
— Сильнее! Туже, ну, давай, натягивай! Натягива-а-а…ай! О Господи, Боже мой!
— Не упоминай Всевышнего всуе, Таракан, это неприлично.
— Давай же уже!
— Даю…
— Да-а-а-а…
Топтыгина с тяжелым дыханием повалилась на кровать, когда последние завязки на проклятом корсете от пышного голубого платья без бретелей были завязаны в маленький, хлипкий бантик, а Таранова одернув кринолин, шелковый подъюбник, а после саму полупрозрачную голубую юбку из органзы, расшитую золотыми бабочками, выпрямилась, пытаясь вдохнуть хотя бы толику воздуха. Получалось с трудом и большими перерывами, от которых голова начинала кружиться. Как, в общем-то, и вся комната, сейчас больше напоминающая взорванный склад какого-нибудь модного бьюти-блогера, чем спальню музы. Повсюду валялись кисточки, палетки теней, бесконечные помады пяти одинаковых цветов, отличавшихся только «подтоном», две пудры, хайлайтер под подушкой сухой, подушка на полу, а рядом с ней еще и жидкий бронзер.
— Твои сборы больше напоминают косметическую войну с трендами, чем примерку платья. И чего ты морщишься? — поинтересовался Гордей, отрывая ленивый взор от планшета демонвея, с любопытством разглядывая Наташку, отчаянно пытающуюся поправить одновременно лиф и натянуть что-то под бесконечной вереницей юбок.
— У меня антижирные колготки сползли! — рявкнула Тараканова, а Гордей вскинул брови, покосившись на Майю, которая закатив глаза, перевела:
— Утягивающие колготки сползают, — а затем подруга устремила суровый взор на поникшую Наталью, — кто-то злоупотреблял шарлотками и вот результат!
На это купидон только хмыкнул, покосившись еще раз на Наталью, которая вертелась у зеркала. То и дело, критично приподнимая юбки, одергивая сверкающий стразами лиф, не давая ему сползти с груди и пытаясь прикоснуться к прическе, от которой ее шлепками по рукам отгоняла Топтыгина.
— Не вздумай испортить, я этот небрежный пучок по инструкции два часа мутила, — обиженно заявила муза, складывая ручки на полной груди, сурово разглядывая подругу.
— В Гугле все было подробно, — фыркнула Тараканова в ответ, но трогать волосы прекратила и теперь разглядывала бесконечную вереницу помад, ища подходящую. — Читать внимательно надо, теперь у меня от шпилек вся голова чешется, — пожаловалась, недовольно скривившись.
— Так мы туда тонну лака залили, кто тебе виноват, что твои волосы такие густые, что не способны форму держать, — развела руками Майя, а Гордей с любопытством смотрел на попытки Наташи все же натянуть повыше причудливо сползающие с ее аппетитного зада колготки.
— Как ты собралась в них по подиуму рассекать? — съерничал он, едва успев увернуться от брошенной подушки, — тоже будешь вот так всю дорогу под юбкой лазать? Михаил конечно ко всему привычный, да и Люцифер оценит, но все же мне бы не хотелось, чтоб ноги моей девушки разглядывали все Высшие чины Ада, Рая и Небесной канцелярии, — он вскинул брови, когда Тараканова обернулась, сурово взглянув на него.
— Чтоб ты понимал, стрелочник, — потянула она патетично, — никто не понимает всю боль женской красы, когда в твой зад впиваются трусы, а капрон слезает в район коленок, а ты даже подтянуть их не можешь, ибо надо быть самой лучшей! — вздернула подбородок, на что Лавров закатил глаза.
