— Семенова, — нараспев произносит, подходя ближе. Честное слово, я от этого голоса впадаю в ступор. Леденящий ужас сковывает, пока язык от неба оторвать пытаюсь, лишь спустя пару минут заминки отвечая:
— Ааа… Ян… Привет, — икаю, стоит ему глаза тигриные прищурить. Все мама, нет у тебя больше надежды, продолжить род учителей в нашей семье. Сейчас сожрут, одни косточки останутся. Знать бы стоило, что Ян в универ по собственному расписанию таскается. Да в угол сразу забиваться, стоит ему в поле зрения появиться. И почему на таких парней никто сигналку предупреждающую не вещает? Вот будто атака военная, раз, и все в бункер!
— Степанова… я, — вежливо поправляю. Мне тут помирать скоро, а я честь фамилии отстоять решила. В первый раз, что ли Кришевский чьи-то имена да фамилии путает? Пфф, он преподавательский состав то исключительно зовет: «эй, ты».
Взглядом, скользя по лицу мужскому, пытаюсь прикинуть: какое у из 135 плохих настроений сегодня у Яна. Все что меньше сотни, считай он сегодня само радушие!
— Да пофиг, — фыркает Кришевский, поправляя лямку своей сумки, небрежно стряхивая невидимую пылинку с рукава кожаной куртки. — Свалила!
Миг и нет Златушки на пути, фикус обнимаю, опасливым взором провожая наше местное чудовище. Небрежной походкой с руками в карманах джинсов с дырками новомодными, топает в сторону столовой, чтобы последней паре потом появится.
Дважды перекрестила воздух вслед, а он возьми да обернись! Чуть на растение с ногами не запрыгнула, улыбаясь будто дурочка, мысленно всем богам, каких со школьной программы помню, молитву читая. Снова глаза щурит, небрежно поправляя прядь волос русых, убирая со лба.
— Хорошее растение, не надо Златой земельку в нем удобрять, — бормочу, пальцы, скрестив, пока демон взглядом сверлит. Зловещая ухмылка, затем вновь поворачивается спиной, шикая на группку худеньких испуганных парней. От ужаса те едва очки свои не потеряли, уронив все учебники с методичками, сбившись в кучку, провожая его взором.
— Ой, мать, думал, убьет тебя и тут прям под линолеумом похоронит, — выдыхает Женька, подходя ближе. С трудом расцепляю руки, отпуская несчастный фикус, делая лицо кирпича перед сочувствующими и опасливыми взорами студентов. Еще бы, все же знают, кого Ян запомнил — тому крышка. Но я надеюсь, мой образ выветрится из его мозгов также быстро, как вылетают должники после первой сессии. Не надо меня помнить, лучше вообще пусть сюда дорогу забудет.
— Уже в похоронное бюро звонить начали, плиту надгробную заказать хотели, — вторит Аркаша, потрясая своим Хуавеем перед моим носом. — Даже речь сочинили: «Умерла, как герой, погибнув в борьбе с демонической активностью».
— Козлы, — только и могу бросить, не в силах огрызнуться. Дышать нечем, словно весь воздух выкачали. Постепенно коридор пустеет, а звон оповещает нас о начале пары, на которую мы спешно собираем свои бренные останки. На всякий случай жмусь к стеночке, оглядываясь.
— Расслабься, Злат, чудовище уползло поедать университетские харчи. Есть шанс, что на физике он будет сыт, доволен и оставит в живых Елисея Сергеевича, — хмыкает Сорокин, закидывая свою лапищу мне на плечи, пока двигаемся в направлении нужной аудитории, около которой уже толпится народ.
— Надеюсь, этот муд… дурак вообще больше нам на глаза не попадется. Постараюсь впредь избегать с ним любых контактов, — открестилась под смех приятелей, смело расправляя вплечи.
Ох, если бы я тогда знала, как сильно ошибалась.
Самолично похоронилась под тем самым фикусом.
Акт 2 — Где наша героиня попадает в «попадос»
Елисей Сергеевич Сурков — человек, считающий, что его предмет оплот всего земного. Мир — это физика, еда, страна, здания, мировая история, да что уж греха таить — Бог и тот физика! Пока он нам путь равномерно и прямолинейного движения с формулами в головы вкладывал, тихо страдала на первой парте. Аркаша с Женей вовсю покоряли мир Инстаграма на задворках, пуская слюни на фото Оленьки в бикини. Мне же приходилось сдерживать зевающий эффект, дабы суровый старичок не решил, будто предмет его скука смертная.
— Зная скорость в каждый момент времени, можно найти путь пройденный… — сонно оглядываюсь, продолжая на автомате выписывать нечитаемые каракули египетский клинописью в тетради. Почему-то отметила, что Кришевский до пары так и не добрался. Чего я вспомнила вообще о нем? Забыть, как сон страшный.
Вздыхаю, снова поворачиваюсь к доске, когда рядом раздается тихое покашливание.
Начинается-а-а.
— Снежков, — делая самое деловое лицо, поворачиваюсь к местному мэтру, светилу российской науки — Николаю Снежкову, в народе просто Коля. Сам ученый поджимает губы, поправляя застегнутый на все пуговицы ворот рубашки в горошек, глядит сквозь стекла очков, проводя ладошкой по прилизанным волосам.
— Степанова, — начинает заунывно, пока я мысленно готовлюсь к очередному потоку лекций, — мне кажется, ты несерьезно относишься к обучению в этой группе.
Едва удерживаюсь, дабы глаза в районе затылка не потерять. Стоит сесть на первую парту, из-за того, что дома очки забыла, как вечно случается подобный казус. Чего ему не иметься-то.
— И в чем же выражается моя несерьезность? — невзначай интересуюсь, разглядывая свою ручку. На Коленьку не смотрю, иначе можно навечно превратится в зубрилку по типу Тоньки Соболевой. Елисей Сергеевич хоть бы замечание ему сделал. Дважды Сорокина с Ведюковым окликал, пригрозив выгнать с лекции. Зато неприкосновенность Снежка безоговорочная.
— Разве можно столь халатно писать лекции? — заглядывает нагло в мою тетрадь, нарушая всякие границы личного пространства, тыкая в иероглифы, отдаленно буквы напоминающие алфавита. — Вот, посмотри. Это невозможно читать. Как ты собираешься по ним готовиться к экзаменам?
Не пойму, ему-то дело, какое, как буду к сессии готовиться? Методичку возьму, Тоньку попрошу свои конспекты одолжить, в конце концов, учебный материал из библиотеки выгребу. Подумаешь, нашел проблему.
Да только вместо этого отвечаю вежливо-нейтральным тоном:
— Спасибо Коля, без твоей помощи никак не обошлась бы!
Глядя, сколь сильно задирает нос Снежков. Мысленно пинаю себя. Почему не могу попросту огрызнуться, послав подальше. Вежливость покоряет города, однако еще заставляет некоторых личностей брать на себя чрезмерную ответственность за судьбы других.
— Ты должна понимать, первые курсы самые важные в жизни студента, — начинает заунывную речь Снежок, спуская очки на переносицу. Сурков даже ухом не ведет, сам уникум одной рукой почти не глядя писать, продолжает, а я вот не могу. Сижу, вслушиваюсь, считая, сколько до конца мучений моих осталось.
— Я тебя поняла, — уже настойчивее произношу, пытаясь избавиться от назойливой заботы о моем успешном учебном процессе. Мамы хватает, не только этого интеллектом обиженного.
— Нет, ты все же послушай, — перебивает Снежков, сцепляя пальцы в замок, с важным видом точно на приеме президента. — Учеба — как прямолинейное движение. Без какого-либо воздействия со стороны, материальная точка движется вдоль прямой с постоянной по величине направлению скорость.
