— Где-то в углу, тебя ждет старый лысый маньяк, — напеваю под нос, выискивая нужную вещь в куче сваленного мусора. С торжественным криком выуживаю кусок материала, когда дверь за моей спиной с грохотом закрывается, ключ в замке поворачивается, и я остаюсь один на один с тряпкой в подсобке под тусклым светом одинокой лампочки Ильича.
— Эй! — возмущенно оборачиваюсь, глядя на металлическую преграду к свободе. — Кто там? Что за шутки такие?!
Если бы не глупое девичье приглушенное хихиканье, наверное, испугалась бы. Но судя по глумливому хохочу каких-то девиц, всего лишь глупая шутка.
— А ну откройте! — придаю голосу грозности, слыша в ответ фырканье.
— Не будешь лезть к Яну, Степанова! Поняла? — вопит Люська, а рядом ей вторит Дуська:
— Ясно, да?!
Вот что я понять должна? Что вы две чучундры? Так и без того ясно.
— Эй, кикиморы, выпустите отсюда! — стучу, но в ответ лишь издевательский смех получаю, осознавая, что меня тут походу на всю ночь закрыли. Вряд ли Попов в своем нетрезвом состоянии обо мне до утра вспомнит. Да утром тоже не факт.
— Вот блин, козы, — шиплю, роняя сумку на одну из старых парт, поднимая столп пыли, чихая.
— Тьфу, развели бардак, — ворчу, вытирая чистой тряпкой, будущее спальное место. Звонить куда-то бесполезно, в этом бункере космическая станция ловить не будет, что говорить про сеть. На меня грустно Е-шка интернетная смотрит, а фраза «нет сигнала», как бы намекает.
«Только экстренные вызовы»
Не звонить же в службу спасения из-за двух куриц, правда.
Усаживаюсь на парту, обнимая рюкзак, с грустью разглядывая унылый интерьер.
— Никому ты не нужна, панда, — произношу в пустоту, ощущая давление в груди да влагу на глазах. Обидно за себя, жуть просто. — Все бросили, одну-одинешеньку оставили. Никто Златоньку не спасет, умру тут в окружении тряпок с ведрами. Только через тысячу лет антропологи откопают мои бренные останки. Изучат, вывалят на всеобщее обозрение, со словами: «Сия особь человека разумного умерла вследствие стороннего вмешательства и обстоятельств, помешавших ей выбраться наружу из закрытой подсобки».
Идеально.
Уже почти воодушевилась тем, что однажды стану достоянием какого-нибудь крутого музея, как замок с той стороны снова лязгнул, заставляя вздрогнуть. На пороге показался ни кто иной, как Кришевский, мотающий связку ключей на указательном пальце, продев его в колечко.
Стоим, друг на друга пялимся. И я не понимаю, у меня уже бред пошел от обезвоживания или Ян действительно тут.
— Что, коала, — интересуется, вскидывая брови, — заперли, дабы никого не покусала?
Вот что за человек такой. Вся благодарность, любовь да голубы сдохли раньше, чем успела словами выразить свои чувства. Оставалось только надуть щеки, ворчливо отвечая на столь неоправданные обвинения в моей неадекватности.
— Глупости, я тут учет тряпок с ведрами провожу, а ты мешаешь, — огрызаюсь привычно. Демон на это хмыкает, делая вид, будто собрался снова закрыть дверь, говоря по ходу:
— Значит, оставлю тебя тут проводить инвентаризацию. Смотрю подход-то у тебя серьезный!
— Стой! — ору, спрыгивая с парты, в два счета преодолевая расстояние, хватая Кришевского за расстегнутые полы кожаной куртки, из-под которой виднеется рубашка, повиснув на нем. — Не оставляй меня, любимый! — цитирую строчку из старой песни группы ВИАГРА, делая большие круглые глаза в надежды создать ореол жертвенности. И что-то, судя по смешинкам в желтом взгляде, мне ни на йоту не верят.
— Как ты тут оказалась вообще, — спрашивает, но вот ручонки мои не отцепляет, обводя взглядом подсобку. — Эвкалипта тут нет, бамбука тоже. Надо было в столовку за пирожками хоть пробираться.
— Очень смешно, ха-ха, десять баллов по шкале Рихтера, — бурчу, пытаясь убрать свои руки, но их накрывают большие ладони, переплетая наши пальцы и не позволяя далеко отойти. Приятно, чертовски приятно. До дрожи в ногах под плавание мозгов на розовых водах любви. — Тряпку искала для Понедельник, новую. А тут две клуши, Майкова с Симонян решили твою честь отстоять. Заперли, аки деву в ожидании дракона ему на растерзанье, — печально головой качая, будто с судьбой смирилась. Почему-то мы шагаем внутрь, прямо обратно к партам. Медленно так, неосознанно.
— Кстати, откуда у тебя ключи? — нервно облизываю пересохшие внезапно губы, рассматривая довольное выражение лица. Чему он радуется вообще? Уже кого-то в жертву принес или съел пару ботаников на завтрак?
— Я — сын ректора, у меня ключи от всех помещений есть, — отвечает, помогая мне устроить зад обратно на облюбованной парте, хмуря темные брови. — И что за Симонян с Майковой, Степанова?
— О, ты мою фамилию выучил, — умиляюсь, забывая о двух чучундрах в миг. — И года не прошло! Еще немного, так глядишь, имя выучишь.
— Я знаю, как тебя зовут, Злата, — произносит четко, ставя обе руки по обеим сторонам от меня, наклоняясь ближе. Дыхание перехватывает от нехватки кислорода в воздухе. Спасите, пожар. Потому что от того с каким рокочущим звуком он мое имя произносит, хочется самой невольно в ответ мурлыкнуть. Во всех любовных романах описывают всякие там «томления», «ёкающие сердца» и прочие эпитеты с метафорами. Я же просто пытаюсь осознать реакцию своего организма на приближение губ этого парня. Знаю точно, на вкус они невероятно сладкие. Виноваты в этом пирожные или тортики, а может три ложки сахара, которые он кладет в чай. Определенно, ни одна шоколадная фабрика в мире еще не изобрела подобный вкус в своих конфетах.
Опускаю ресницы, рассматривая каждый изгиб губ, тяжело дыша, однако попыток коснуться, не делаю, жду чего-то. Сама не понимая.
— Так что за Симонян с Майковой? — повторяет вопрос, становясь ближе. Касаясь своим лбом моего, кладя ладонь на макушку.
— Собираешься их анафеме предать, демонище? — выдыхаю практически ему в губы, жаждя их почувствовать, но пока безрезультатно.
— В жертву принесу, что ты, — улыбается, заставляя в глаза себе посмотреть, пока наши лбы друг к другу прижаты. — Мы, демоны, вообще существа кровожадные.
— Вот я и говорю, — бормочу, уже не зная, что мы делаем. Потому что он все ближе, а я теперь точно панда — обнимаю ногами, руками и вообще всем, что придется.
— Кстати говоря, коала, — щурит глаза, кладя вторую руку мне на спину. — Где моя награда за твое спасение? Каждому рыцарю положен поцелуй. Ты, конечно, у меня не принцесса. Но вполне себе симпатичный дракончик.
— Кришевский, вот ты дурак?
Нет, я совершенно искренне спрашиваю. Устала прямо задаваться этим вопросом про себя, пусть отвечает.
— Возможно, немного сбрендил, после встречи с тобой. Честное слово, наверное, бешенством заразился через поцелуи.
— Сам полез, я не навязывалась! — возмущаюсь, сама же чуть краснею от воспоминаний. Нет, ну блин, кто девушки такие вещи напоминает.
