Помогите-е-е, кто-нибудь! Я не хочу слушать в два уха лекцию по физике! Хочется ответить, даже рот открываю, однако видимо нечто свыше мой зов истеричный услышало. Где-то на пояснении графика зависимости пути равномерного прямолинейного движения с грохотом открывается тяжелая дверь. Явно с пинка, потому что в момент триумфа Коленьки в аудиторию вваливается Ян так, словно только его тут все ждали.
Сурков замирает на месте, будто зверек настороженный, испугано дергая в руке эбонитовой палочкой, которой показывал на доске написанные формулы. Рука подрагивает, будто решает: отбиться ей от Кришевского или себя пристукнуть, дабы не мучится.
— Ян, — севшим голосом выпаливает имя Дьявола, решительно шагающего к центральному ряду, ленивым взором окидывая полусонные лица студентов. Тихий шум — половина сразу же убралась с первых пяти парт поближе к Камчатке, косясь опасливо. — Ты снова опоздал, — отмечает преподаватель, сглатывая шумно. Его темно-серый вязаный жилет, кажется, мешает, уж очень сильно пуговицы на нем дергать начинает.
— И? — вскидывает темные брови чудище университетское, подходя ближе. На задворках сознания слышу песню из Крестного отца.
— Нет-нет, ничего. Проходите, Кришевский, садитесь… — забормотал Елисей Сергеевич, дергая галстук. — Куда-нибудь.
Знаете, с момента моего поступления на первый курс мы виделись Кришевским от силы пару раз. За полтора месяца, смекаете? В этот день его как-то слишком много для моей бедной измученной нервной системы. Потому стоило двинуться в нашу сторону, я мысленно отодвигаюсь дальше, пока Снежков непонимающе головой крутит. До него вообще доходит долго, прям жираф. Беги, Форест, беги.
— Это мое место.
А нет, поздно уже. Пока Снежков, было приятно получить от тебя наставления в последний раз. Буду хранить светлую память.
Пока Ян, вцепившись в спинку стула, позади резко побелевшего Снежка медленно к нему склоняется, собираю свои пожитки, дабы переехать подальше. Плевать на то, что ничерта не увижу, валить надо. Вон, Аркаша с Жекой руками отчаянно машут, лица кривя. По губам читаю их отчаянно: «беги!».
— Но… но… мест достаточно, — пискнул Коля, в надежде взглянув на преподавателя, однако Сурков предпочел сделать вид, что он тут место мебели занимает. Ладонь со всего маху впечаталась в затылок Снежка, отчего очки покосились, а сам ошарашено замер, в ужасе сжимаясь. И вот подскакивает, хватая вещи, пока я бочком пытаюсь мимикрировать под окружающую действительность. Делаю первый шаг, как слышу вкрадчивый голос:
— Не туда, там лежит моя сумка.
Оборачиваюсь, понимая, что обращался Ян к Снежкову, попытавшегося сесть позади. Сглатывает, кивает, нервно улыбаясь, а сам двигается к третьему ряду, на что тут же слышит окрик:
— Там лежит моя куртка!
Сваливаю, к черту такие мучения. Уже встала, но чувствую леденящее дыхание самой смерти в затылок.
— Ну-ка села живо. Ты мне мешаешь!
Падаю на стул обратно, в панике глядя на друзей. А они только плечами жмут, будто говоря: «ничем помочь не можем, помирай в одиночку». Сдвигаюсь на самый краешек, стараясь, лишний раз не скрипеть, даже дыхание задержала. Кришевский как ни в чем не бывало, бросает сумку позади, а куртку на первый стол третьего ряда, разваливаясь на стуле будто бы один. Двигаюсь еще на край, почти падая со своего места, издавая тихий скрип.
— Что ж, продолжим, — выдыхает Елисей Сергеевич, нарушая гробовую тишину.
Чую, будет это веселая лекция.
Целый час, у меня все затекло сидеть в позе статуи. Зато Кришевскому хорошо, а я популярная девица. Столько сочувствующих взоров и все мне одной. Едва дождалась звонка, выдыхая облегченно. Хочу быстрее свалить, но не получается, ибо как назло заедает замок на сумке. Народ спешно покидает аудиторию, первым, к слову, выскочил наш физик — вот же заяц трусливый! Пока мучилась, поняла, что осталась совершенно одна в пустом помещении. Даже Сорокин с Ведюковым сбежали, наверняка быстрее от демонического взора. Ну, попадитесь мне, предатели.
Перекидываю ремень через плечо, поднявшись, как замечаю сложенный вдвое тетрадный листок прямо на полу между стульями. Неужели Снежков уронил, убегая от Яна на другое место? Наклоняюсь, давая себе зарок не смотреть. Может там заклинание для лучшего усвоения информации, а я тут своим любопытством всю систему собью.
Вот не зря мама мне говорила пословицу про Варвару. Возьми и глянь одним глазком, пробежавшись по каллиграфическому подчерку. Каждая закорючка отдельный вид искусства, не то, что я левой куриной пяткой лекции штампую.
Ах, ты ж ежкины бабайки, любовное письмо! Ну, Снежок, ну дал.
Кто в наш век высоких технологий письма строчит? Хотя признаюсь, романтично. Прямо сердечко сладко заныло, мне бы Глебушка написал, не отказалась бы почитать на досуге. В рамку повесила с гордостью на стену.
«Милая Ольга!»
Ох, начало, какое. Бросила сумку с плеча, взглядом по идеальным буквам скользя. Нет, реально, в такую письменность влюбится не грех, если не знать его хозяина.
«Я случайно наткнулся на тебя и это был самый прекраснейший момент в моей жизни. Кажется, будто именно ради него я жил все эти годы.
Ты словно цветок, распустившийся при лучах утреннего солнца.
На твоих лепестках сияет утренняя роса, точно драгоценные бриллианты. Будто надежда на светлый миг, каждый вдох рядом с тобой делает меня лучше. Сердце давно и прочно принадлежит тебе, стоит лишь твоему чудесному взору обратить свое внимание туда, где я всегда тебя жду…»
В эту секунду, словно слышала мягкий бархатный голос, совсем не ассоциировавшийся у меня со Снежком. Он шептал эти слова, позволяя почувствовать аромат весеннего сада. Там между деревьями, распустившими первые зеленые листочки, видела образ человека, зовущего к себе. Тянул руку, озаряя мир самой нежной на свете улыбкой. И мне совсем не хотелось уходить из этой фантазии.
Вздохнула, прижимая к груди листок. Господи, так ведь и правда не грез влюбится. Снова подношу листок к глазам, читая приписку с именем внизу.
Моргаю.
Дважды моргаю
Чего?
Кого?
Кто-кто?
— Как-как? — выдыхаю в ужасе, подскакивая от неожиданно распахнувшейся с грохотом двери аудитории. Поднимаю взгляд, встречаясь с желтым тигриным яростным взором, с ужасом осознавая, что сейчас настал мой конец.
Ой, мама. И почему твоя дочь такая глупая, а?
— Чур, хорони меня под тем фикусом в коридоре, — выдала какую-то идиотскую мысль, первой пришедшей в голову, стоит Яну сделать шаг в аудиторию. Его взор падает на письмо в моих руках, словно подписывая мое заблаговременное завещание, заверяя то у нотариуса. Решено, коллекцию мягких медвежат завещаю своей младшей сестре. Она давно на них зубы точит.
— Это хорошо, что место похорон заранее выбрала. Тащить далеко не придется.
