Нет, ну серьезно, встал — проходу нет!
— Эй, метр в прыжке от плинтуса, — это не ко мне. Не ко мне, нет, нет и нет.
— К тебе обращаюсь, кактус-переросток. Как там тебя… Селезнева?
Вжимаюсь в стену почти у самого прохода, пока парни делают знаки бежать, как можно быстрее. Да толку, каланча эта меня догонит, потом в линолеум впечатает и снова догонит. Потому что повернулся корпусом всем, забыв о любви всей жизни. Мужики, а такие речи ей сочинял!
— Степанова, — в очередной раз поправляю. Мог бы запомнить вообще, третий раз за два дня встречаемся. — Злата, — добавляю зачем-то, пока Кришевский морщит нос, бросив взгляд через плечо на удивленную Олю. Она только глазами своими, точно у Бэмби хлопает. Рядом Глеб, любовь моя, хмурится, посматривая на меня странно. Если бы не обстоятельства, до потолка бы уже скакала.
— Неважно, — пальцем манит к себе. Сглатываю, повернув голову к выходу. Еще немного я в домике, за опасной зоной. Шаг делаю, еще два — свобода.
— Бессмертная что ли?
Резко разворачиваюсь, быстро оказываясь подле Кришевского в ворохе лесного аромата. Не зря мне сон снился, как в лесном массиве среди фикусов диких яму себе любимой рою, ой не зря.
— Ян, — снова голос нимфа наша местная подает, отчего рогатый вздрагивает. Мне кажется или это румянец на щечках?
— Пошли отсюда, — рычит сквозь зубы, меня выталкивая из столовой. Нет, вот сразу нельзя было дать мне это сделать? С тоской оборачиваюсь на Глебушку в последний раз взглянув. На друзей своих, что ручками мне машут, в последний путь провожая. Оленька вон и та какая-то странная, будто сказать что-то хочет, да не решается.
Уууу, не хочу умирать, я еще так молода. Еще не сдала первую сессию, не сходила на писательскую встречу с Ливанским, не была на концерте Скриптонита, да и вообще. Только от родителей съехала, ни одной студенческой вечеринки приличной не посетила.
Правду говорят: на грани смерти все инстинкты самосохранения отключаются. Если в обычное время никогда на подобное не решилась, то сейчас времени раздумывать нет. Бросила сумку в сторону и запрыгнула на этого рослого гигантомамонта, будто с места в карьер, руками-ногами тушу обхватила, завопив на весь коридор ему в ухо:
— Не убивай меня, чудище! Не бери грех на душу. Я — ценное млекопитающее достойное записи в Красной книге. Помни — статья за убийство карается законом. Что ты глазами сверкаешь? Мамочка, звоните 9-1-1, скорую, полицию, ФБР, ФСБ, Министерство здравоохран… — замолкла. Понизив тональность голосовых децибелов, пробормотав спокойно:
— Хотя туда, наверное, не надо.
Вроде не громко кричала, чего столько народу-то повыглядывало из-за углов. Да и Кришевский стоит пришибленный, оглох что ли? Осторожно освободиться пытается, дергаясь, но я лишь крепче обхватываю крепкую шею, забираясь ногами выше по шпале этой. Ничего не выйдет, демонище, Златочка в школе была чемпионкой подъема по канату. Надо будет, на шею сяду, дабы добраться до меня ручонками загребущими не смог.
— Слезь с меня, коала припадочная! — ладонью ему глаза закрываю, вцепляясь второй рукой сильнее. Стоит перебраться на спину. Ощущаю, как сбросить хочет, вот только крепче сжимаю ткань футболки, слыша тихий треск рвущихся ниток. Пфф, какой ширпотреб. Веса в 60 килограмм не выдерживает.
— Ни за что. Я встану, потом лягу. Нетушки, требую мирных переговоров, — заявляю, ощущаю на себе уже с десяток любопытно-испуганных взоров. Завтра знаменитостью стану. Златка Степанова — укротительница Дьявола.
Видать мысли мои на лице отразились, потому, как Ян повернул голову, позволяя в мельчайших подробностях лицо, свое рассмотреть. Кстати, если не считать дурной нрав, можно симпатичным парнем назвать. Не Глеб с его уточненной красой, скорее нечто более мужественное, грубое. Нос с горбинкой, губы не такие пухлые, твердые очертания подбородка. Шаловливая родинка над губой только добавляет мягкости да пушистые ресницы, точно взмах крыльев бабочки, за которым скрыты желтые, кошачьи глаза.
А? Что сказал? Зачем сопеть, как носорог, не понимаю.
— Слезай!! — заорал, заставляя всех зевак мигом попрятаться, кто куда. Спрыгнула с видом, будто меня вовсе не волнует крик бешенный, отряхиваюсь. У самой ногти не гнутся от ужаса, до кончиков ногтей пробрало.
— И нечего так орать, — заявляю, вздергивая подбородок. Не страшно, не-а, ни капельки. Ручки чуть-чуть трясутся, так это перенапряжение.
— Ты просто… — шипит точно змея, склоняясь надо мной. Схватила сумку с грязного пола. Выставляя перед собой точно щит.
— Яша, что тут за шум?
Не могу сказать, чьи глаза по размерам могли бы переплюнуть. Поскольку от вкрадчивого тона нашего ректора, стоило ему произнести свои слова, как-то оба разом просели на месте. Медленно, точно заведенные поворачиваем головы, уставившись на высокого седовласого мужчину в сером костюме, смотрящего на нас с живейшим интересом.
Как он сказал? Яша?
— Здрасте, Иван Федорович, — выдыхаю на автомате, на всякий случай, отодвигаясь осторожно от Кришевского. Еще не хватало с отцом связываться его. Сходу не поверить, что этот добродушный мужчина, шутящий с нами на посвящении, такое чудовище вырастил. Видимо сам Сатана дитя свое подкинул в люльку или в роддоме подменил, пока все спали. Не иначе.
— Мы это… — начинаем синхронно, как губы мужчины растягиваются в улыбке и он, смотря на меня с какой-то отдаленной надеждой, произносит:
— О, так это и есть твоя девушка? А я думаю, кому ты позавчера полночи послание любовное писал!
Резко оборачиваюсь, чувствуя на себе пристальный взгляд. Иванцова стоит чуть поодаль в компании других любопытных студентов, уже не таких пугливых. Ее выражение лица меняется с ошарашенного на печальное. Вот и какого черта? И почему Глеб пытается увести отсюда, дергая за руку?
Понять не успеваю, меня дергают к себе, обхватывая своей конечностью, зажимая шею так. Чтобы точно сбежать не смогла, рыча в самое ухо:
— Дернешься, точно прибью, — и громко на весь коридор произносит, почему-то все же пытаясь повернуть голову назад. — Да пап, она, коалочка моя метр в прыжке от плинтусов, — по щеке меня похлопывает, к себе поворачивая. Вот прямо перед половиной универа, за щечки, словно дитя тиская, пока в ступоре перевариваю информацию с заядлым запозданием.
Чего-о-о?!
Похлопал по щекам, сдавливая так, что губы в трубочку собрались, улыбаясь зловеще и прямо глядя на меня. По макушке похлопал, разворачивая мое безвольное тело лицом к родителю, снова придушив в объятиях. Клянусь, у меня язык отнялся, ни слова против сказать не могу. Воздух в легкие не поступает.
— Отлично! Тогда пойдемте в мой кабинет, — обрадовался Иван Федорович, собственноручно подписывая мне путевку в Ад. — Расходимся ребят, — махает руками, разгоняя толпу. Успеваю бросить молящий взор назад, ища взглядом парочку рыжих, что с открытым ртом колону подпирают, прежде, чем меня на закланье уводят.
