Сейчас около 4-х.
Я пообедал и отдохнул. Собирается дождь, и я пишу в крытой галерее. Верховая езда отразилась только в седалищных мышцах: чуть-чуть ноют. Но какой это здоровый спорт! Я опасался влияния на кишечник, – ни малейшего!
Перечитал вторично твое письмо. «Все люди ужасно одиноки по существу», – пишешь ты, Наталочка. Бедная, моя старая подруга. Милая моя, возлюбленная.
Но ведь не только же одиночество у тебя было и есть, не только одиночество, ведь мы живем еще друг для друга. Поправляйся! Наталочка!
Не знаю, как быть при отъезде. Хозяйке надо бы какой-нибудь подарочек.
Пожалуй, и управляющему другого имения (он лошадей посылает). Может быть, что придумаешь, а также привезешь или пришлешь 2–3 фотографии? Надо работать. Крепко обнимаю, целую глаза, целую руки, целую ноги.
Твой старый [Л.Д. Троцкий]
Все тревожные мысли и чувства записываю в дневник – для тебя. Так лучше, чем тревожить тебя в письмах. В дневнике я излагаю спокойнее, и ты можешь спокойнее прочесть. То, что записываю в дневнике, нимало не омрачает напряжения моей нежности к тебе. Еще хотел сказать (это не упрек, ничуть, ни капли), что мой «рецидив» (как ты пишешь) вызван до известной степени твоим рецидивом. Ты как бы продолжаешь (даже написать трудно!) соперничать, соревновать…
С кем? Она для меня – никто
[229]. Ты для меня – все. Не надо, Ната, не надо, не надо, умоляю тебя. Если у тебя что-либо неблагополучно, я из Пачуки выеду прямо в Койоакан. Но надеюсь, у тебя все благополучно (относительно, конечно). Я сидел вчера на солнце, сегодня ехал верхом под солнцем, – температура у меня вполне нормальная, скорее пониженная. Нет, физически я окреп, и морально крепну. Скажу, что в дневнике я отошел от того эпизода, который занимал нас все последнее время. Я и в этом уже вижу большой прогресс.
НА-ТА! НА-ТА! Поправляйся, НА-ТА-ЛОЧ-КА!
Твой старый пес
21, среда, утро, 9 1/2, на почте в Пачука. По дороге говорил с тобой по телефону. Прости и спасибо. Мне кажется, что я успокоился. Могу, во всяком случае, ждать свидания. Оставайся в Пачука не менее недели. Если я приеду 27 к вечеру, будет достаточно. Ты можешь приехать 28, 29 или 30.
Я могу навестить тебя в Куернавана. Не спеши. Поправляйся. Это самое главное. Я несомненно окреп. Нужно, чтобы и ты поправилась. Тогда все изживем, переживем – Ната, Ната, поправляйся.
Привет и горячую благодарность Рите
[230]. Она милая. Хорошо, что она с тобой.
Твой [Л.Д. Троцкий]
Отрывки из писем Л.Л. Седова Л.Д. Троцкому
Париж, 6 августа [19] 37 г.
Дорогой папа, получил твое письмо от 15 июля, которое очень долго было в пути.
Сегодня я, наконец, выезжаю из Парижа. Чтобы не откладывать поездки, я напишу показание о Копенгагене
[231] на новом «месте». Это задержит его на несколько дней – не больше. Архивы мои запакованы, увезены и пр. – поэтому я ограничусь точным перечислением доказательств и свидетелей, без цитат.
…Я переписывался с Платоном [Волковым], с A.Л. Соколовской.
…Важно: Пришли, пожалуйста, несколько твоих последних, удачных снимков. Они нужны для издателей. Это срочно.
Посылаю также увеличенный снимок, сделанный в Берлине Пфем[фертом], открытки, посланной мною в СССР. Это пока все.
Во время моего отсутствия меня будет заменять Тьен
[232], находящийся со мной в самой тесной связи, так что адрес действителен и поручения могут быть выполнены, как если бы я был в Париже. Тьен заслуживает абсолютного доверия во всех отношениях, вместе с Паульсеном
[233] они с исключительной преданностью все свои силы и время дают работе. Если бы не двое этих товарищей (Паульсен наш главный администратор по всей работе и по «Бюллетеню», в частности), с работой было бы очень плохо.
Впрочем, сообщение это имеет достаточно платонический характер: ко времени получения от тебя ответа, я, вероятно, уже буду обратно в Париже.
[Л.Л. Седов]
Париж, 17 сентября 1937 г.
Дорогой друг,
Вчера утром я вернулся на свое постоянное местожительство (с некоторым запозданием, ибо простудился)…
…В качестве первых информаций прилагаю коммюнике для прессы по-французски, написанное [Виктором] Сержем и ни [к] черту не годное… (Серж безнадежный литератор).
Заметки по-русски составлены Эт[ьеном]. Русский язык не его родной…
…На твои письма отвечу со следующим пароходом, и вообще напишу о разных вопросах. Письма и статьи получены. «Бюллетень» выходит на днях. У нас здесь довольно сложный переплет и очень трудные условия для работы. В связи со взрывами идет травля иностранцев, обыски и пр., пока мы не перестроились, негде приткнуться, ряд наших материалов конфискован…
[Л.Л. Седов]
По книге Н. Седовой и В. Сержа «Жизнь и смерть Льва Троцкого»
[После 29 октября 1937 г.]
Краткое газетное коммюнике сообщало о казни 83 троцкистов на Дальнем Востоке. Наш 28-летний сын Сергей… также был казнен. Московская газета называла его имя, его обвиняли в отравлении газом рабочих. Мы взглянули друг на друга, оглушенные этой вестью. Слова не имели смысла…
Его последнее письмо от 12 декабря 1934 года лежит возле меня на столе. В нем есть слова: «Общая ситуация оказывается крайне тяжелой, значительно более тяжелой, чем можно себе представить».
