Миа изо всех сил сжала дверную ручку, борясь с болью, пронзившей сердце.
– Опять бежишь? – она возненавидела себя за эти слова, едва успев их произнести.
– Ради тебя же… – Олли поднял руки, защищаясь.
– Кто бы сомневался.
– Я и забыл, что ты можешь быть злюкой, – усмехнулся Олли.
Янссон глядела то на одного, то на другого, как будто следила за партией пинг-понга.
– Чего-то ты не договариваешь, – Миа вдруг вспомнила про пистолет у себя за поясом.
Олли пнул ножку кровати.
– Когда я начал с ними сотрудничать, Страж зашил мне чип слежения. Я бы его давно вытащил, но найти не могу. Они мне сделали с полдюжины уколов, я все эти места проверил – ничего. Как бы я ни хотел остаться с тобой, они нас тут же обнаружат и пришлют бойцов.
– Будем все время в движении, пока не найдем и не обезвредим чип, – предложила Миа.
– Они сейчас знают, где мы? – заволновалась Янссон.
– Вне всякого сомнения. Эти двое, которых Миа пристрелила в институте, шли за мной, и я привел их к ней, – Олли повернулся к Мии: – Тебя могли похитить или убить.
– Если бы не ты, меня давно бы убили. Не в Бразилии, так в Тибете или еще где. Ты едешь с нами. Прекрати нытье и собирайся.
– Я было думал, ты – нежный цветочек, – засмеялся Олли. – А ты просто хищник какой-то.
– Буду считать за комплимент.
– Мы даже не знаем, куда едем, – Янссон была новичком в жизни в бегах, но учиться приходилось по ходу дела.
– Отлично знаем, – Миа показала на телевизор, где доктор Антонио Путелли все еще вещал про Зальцбург. – Мы едем в Рим.
Глава 27
Джермантаун, Мэриленд
На лице Феликса Маоро, когда он увидел стоящую в дверях Кей, написалась такая радость, что она чуть не заплакала. В доме звучали песнопения, слышные даже снаружи. Внутри же дома звук был такой, будто отец привел сюда весь церковный хор. Кей переступила порог и поняла, что так оно и есть. Хор расположился в гостиной и исполнял гимн Восславим Господа, особенно любимый Терезой, матерью Кей. Феликс был священником в баптистской церкви Поплар Гроув и имел, таким образом, возможность призвать прихожан на помощь в случае нужды.
— Я знал, что приедешь, – Феликс радостно обнял дочь. — Мама будет безумно рада.
Родители жили в Америке уже двадцать пять лет, но полностью избавиться от африканского акцента так и не сумели: мама звучало как мума, а рада — как руда.
Кей прошла в дом. Лестница перед ней вела на второй этаж, справа находилась столовая, где отдельные нарядно одетые гости подкреплялись сэндвичами, а слева открывалась гостиная, откуда и доносилось пение. Вокруг лежавшей на импровизированной больничной кровати матери сгрудились певчие, стараясь изо всех сил убедить Господа не забирать от них свою рабу Терезу.
Она лежала на спине, склонив к плечу голову, и смотрела в пространство перед собой, не замечая происходившего вокруг.
– Помогает? — с улыбкой спросила Кей. Хор как раз начал гимн О благодать.
— Помогает. Вчера мы заметили, что твоя мама начала прибавлять в весе.
– Ты говорил, что она почти не ест? — Кей неожиданно вспомнила доктора Мию Вард и ее кампанию против генетического заболевания, охватившего мир.
— Да. Вот это и есть чудо, – обезоруживающе улыбнулся отец.
— Где бы нам поговорить, где потише?
– Пошли на задний двор.
На кухне кто-то из гостей подставлял ведро под текущий потолок.
– Это еще что?
— Вчера протекло. Ты же знаешь, мои многочисленные таланты не включают в себя способность к ремонтным работам.
– Это-то все знают. А сантехника вызвать не пробовал?
— Как будто это так легко, — Феликс хмыкнул. — У сантехников, которые еще работают, очередь на недели вперед. Кто-то лежит больной, как твоя мать, а кто-то решил бросить работу и провести время с семьей. Повсюду, наверное, так. Да это и неважно: наши страдания скоро закончатся, и мы все воротимся домой.
-- Ненавижу, когда ты так говоришь.
– Потому что ты живешь фактами и людскими заботами, а не высшей правдой.
На заднем дворе они уселись на бывшие когда-то белыми пластиковые стулья. Пение сюда едва доносилось и даже отчасти ласкало слух. Легкий ветер убаюкивающе шуршал ветками старого вяза.
Для шестидесятилетнего человека отец был в отличной физической форме. Каждое утро он пробегал десять миль, отделявших его дом от Поплар Гроув. День был посвящен написанию проповедей и заботами о прихожанах. Изначально отец был католиком, но в лагере беженцев в Конго стал баптистом после встречи с миссионерами, которые кормили и одевали отчаявшихся людей.
После геноцида Феликс утратил статус посла и всю свою собственность. В основном, это были просто вещи, предметы, но многим пришлось бросить родных и близких, которые были слишком слабы или больны для трудного перехода до конголезской границы. В глазах большинства людей Запада хуту устроили резню, истребляя тутси. На месте же ситуация была не столь однозначна. Один городской квартал могли контролировать хуту, убивая всех встречных тутси, другой мог оказаться в руках тутси, где то же самое происходило с хуту. Обе стороны перестали считать противников людьми. Для многих молодых людей убийство стало своего рода наркотиком посильнее героина. Однако происходившее не подорвало веру ее родителей, а только укрепило ее.
Как дочка пастора, Кей выросла в церкви. Она пела гимны вместе со всеми и помогала отцу по мере сил. В старших классах, однако, она начала задаваться вопросами по поводу некоторых несоответствий в библейских историях, которые так любил рассказывать ее отец. Это были поначалу незначительные придирки, не отменявшие общего духа религиозной святости. Но в университете, изучая журналистику, она пошла по пути, который проповедовала ее профессор доктор Лаура Сайз, – все подвергать жесткому анализу в свете логики и разума, в том числе религию своего детства. Она не стала атеисткой, но накопившиеся сомнения не позволяли ей оставаться в церкви, не чувствуя себя лицемеркой. Религией для Кей стала истина. Как универсальная, так и каждодневная истина людских проблем. Кроме того, она уже не хотела быть такой, какой ее хотели бы видеть другие.
– Останься здесь, с нами, – отец наклонился и взял ее руки в свои. В листьях над головой шелестел ветер, слышно было, как где-то по соседству поют птицы.
– Папа, у меня работа. На меня рассчитывают.
– Пусть рассчитывают на кого-то еще. Твоя семья здесь. Здесь твое место. Так мало времени осталось – что может быть важнее мирного перехода на небеса?
– Я приехала уж точно не за этим, – Кей понимала, что ее слова ранят отца, которого всегда изумляло отсутствие в людях простодушной веры, жившей в его душе.
