Все пространство вокруг было усеяно окаменевшими костями, торчавшими из мерзлой земли, наподобие чудовищных пальцев.
— Сколько их тут… – Ражеш беззвучно бормотал что-то вроде молитвы.
— Выжившие наверху собрались здесь, — сказал Джек, с тоской глядя на груды костей. — Они надеялись, что их пустят внутрь.
Он представил себе ошалевшую от ужаса толпу, руки, колотившие по закрывавшейся каменной двери, крики раздавленных тяжелой плитой.
-- Их раздавило при попытке проникнуть на ту сторону, – Гэби видела ту же картину. – Они прекрасно понимали, что погибнут.
Анна обходила небольшое пространство перед дверью, кости хрустели под ее железными ногами. Лазерный луч скользил по поверхности, измеряя и записывая все, что они видели перед собой.
– Ощущаю увеличение силы тяжести, – отметила она. – При этом мои приборы не фиксируют ничего аномального.
Беспокойство, звучавшее в ее голосе, встревожило Джека, но он тут же догадался о возможной причине.
– Когда началось?
– Только что. Мой вес не изменился, но я чувствую, что меня тянет вниз сильнее, чем обычно.
– Это называется грусть, – сообщил ей Джек.
– Ее эмоциональная программа работает в фоновом режиме, постоянно уточняя или акцентируя накопленные опорные ориентиры, – пояснил Ражеш.
– Вы имеете в виду впечатления? – уточнил Даг.
– Именно. Раньше она только улыбалась при появлении кого-то, кто ей нравился, сейчас она обладает целым набором соответствующих биомеханических реакций.
– Если она испытывает грусть, – предположила Гэби, – значит, она в какой-то степени способна к эмпатии.
– Из всех человеческих эмоций эта, пожалуй, самая труднодоступная, – заметил Грант.
– Да? – Тамура опустилась на колени рядом с Муллинзом, заглядывая в дыру в каменной двери. – Труднее, чем любовь?
Грант задумался.
– Почти все из нас знакомы с любовью. Хотя бы со стороны родителей. Но эмпатия, то есть способность влезть в чужую шкуру и по-настоящему понять, что чувствует человек, – утраченное искусство.
– Не слишком ли опасна эта дорожка? – Юджин обратился к Ражешу. – Со временем компьютеры будут в значительной степени управлять нашей жизнью. Что если однажды Анна (или кто-то наподобие ее) взглянет вокруг и нежная душа ее будет уязвлена страданиями человечества до такой степени, что она решит избавить людей от мучений раз и навсегда, уничтожив их всех к чертовой матери? Был же такой опыт: компьютерной программе поставили задачу найти наиболее эффективный способ борьбы с голодом, и она предложила избавиться от трех четвертей населения. Все испугались, когда у Тамуры крышу снесло, а что будет, если такое случится с Анной?
– Не случится, – заверил его Ражеш. – Я установил целый ряд предохранителей. В случае, если ее искусственный синапсис начнет генерировать чисто эмоциональные импульсы в большом количестве, она переключится в безопасный режим и не сможет действовать или принимать решения без ручной перезагрузки оператором.
Анна закончила сканирование площадки и улыбнулась Юджину:
– Я надеюсь, теперь вам не так страшно, доктор Джареки?
– Шутишь? Мне всегда страшно. Я перестану бояться, наверное, только когда умру. Мои неврозы, как верная жена, всегда со мной.
– Что скажете про отверстие? – Джек решил, что пора уже поменять тему.
– Новенькое, – ответил Муллинз. – Пахнет взрывчаткой C4. Это значит – израильтяне прошли внутрь.
– Пленный сказал, что не знает, где его товарищи, – заметила Гэби.
– Соврал. Вы ждали, что он будет говорить правду? – удивился Даг.
– Вообще-то нет, но теперь уже и не узнаешь, чего он еще не сказал.
– Может, Тамура правильно пристрелила его… – заметил Юджин.
Муллинз встал на ноги.
– Единственное, в чем можно быть уверенным, это что по ту сторону двери – враги, которые хотят нас убить. Мы уже потеряли троих, я не хотел бы больше рисковать вашими жизнями.
С этими словами Муллинз исчез в проеме.
Глава 48
Вашингтон
Кей крепко обняла мать и долго не хотела разжимать объятия. Она не отходила от родителей весь день, стараясь не упустить ни минуты из времени, оставшегося до встречи с Бабником. Она не обращала внимания на Очкарика, предоставив ему самостоятельно осваиваться на новом месте. С другой стороны, ее непрерывно жалила словно вонзившаяся в тело холодная игла страха перед встречей на складе в пустынном пригороде.
— Задушишь! – смеялась мать хорошо ей знакомым, любимым смехом.
— Как хорошо, что ты пришла в себя! Я ужасно боялась.
— Все боялись, – сказал отец, входя в гостиную с тремя бокалами красного вина. Он был неловок, и Кей бросилась ему помогать, пока чего-нибудь не случилось.
— Я не буду, — она посмотрела на часы, показывавшие девять вечера. – Мне скоро за руль.
Учитывая неизбежные блок-посты, поездка до Ivy City займет не меньше часа.
— Куда? — забеспокоился отец. – В этот час? Я думал, ты все время будешь с нами?..
— Сама бы хотела, – сказала она, и это была чистая правда. – Но кое-что еще предстоит сделать.
Стук в дверь заставил ее вздрогнуть.
— Посмотри на себя, – хмурился отец. — Подпрыгиваешь, как испуганный котенок. И куда ты в таком состоянии поедешь?
Пока Тереза шла открывать дверь, Кей почти инстинктивно сунула руку в сумочку, чтобы ощутить обнадеживающий холод пистолета, полученного от Лесли.
Это был Дерек, и она облегченно вздохнула.
Феликс поставил бокалы и обнял гостя, затем Дерек попал в объятия Терезы. Все это время он не сводил глаз с Кей.
— Если бы знала, что ты придешь, приготовила бы что-нибудь, — извиняющимся тоном говорила Тереза.
-- Вина? – предложил Феликс.
Дерек улыбнулся с некоторым напряжением и сделал отрицательный жест:
– Спасибо, я на минутку – узнать, как вы.
Тереза молитвенно сложила руки.
– Никогда так хорошо себя не чувствовала. Раньше без одышки по лестнице не могла подняться, а теперь скачу через две ступеньки. Голова ясная, будто от тумана очистилась. Феликс видит тут Божью руку, и он прав.
– Здорово! – сказал Дерек, но на его красивом лице лежала чуть заметная тень какой-то тревоги. – Я еще хотел с Кей словечком перекинуться, до нее в последнее время не доберешься.
– Не то слово, – поддакнул отец.
Кей физически чувствовала, как утекает время.
– Хорошо, дорогой. Но только когда я вернусь, ладно?
