— Мне очень, очень нужно поддерживать нормальные отношения с этими людьми. Да, я знаю, что всё не правильно, что все они сволочи, что к рабам относятся хуже, чем к домашним животным, но для меня важно остаться с ними. Если меня изгонят, то жизни на Тарине мне не будет. А возвращаться пока не могу. Понимаешь?
— Понимаю, госпожа.
— Пожалуйста, не обижайся на меня. Я не могу идти против них. Просто давай постараемся сделать так… чтобы свести к минимуму все неприятные моменты.
— Что вы, госпожа, их и без того минимум. Я-то знаю, как могло бы быть. Спасибо вам за это огромное.
Подумаешь, напомнили мне, кто я. Так я и не переставал быть ни рабом, ни тряпкой постельной. А те мечты и желания, которые ты разбудила, в которые заставила поверить — замечательное средство поиздеваться над идиотом вроде меня. Главное, понять, чего ему так отчаянно хочется.
Вздыхает.
— Мне очень неприятно, что приходится брать тебя с собой, надевать поводок, но, к сожалению, мы пока не можем изменить ситуацию. Антер, я с гораздо большим удовольствием танцевала бы с тобой, хоть весь вечер!
— Не умею танцевать, — говорю. — И не люблю.
И не нужно мне тут напоминать о том, чего никогда не было и быть не могло, о невозможном!
Тамалия
Раздумываю, что бы ещё ему такое сказать, не подставив под угрозу задание и в то же время заставив поверить. А может, не нужно? Пусть пока не верит, зато не будет постоянно взлетать и падать…
Но как же тогда… не запирать же его снова! А вдруг решит, что к чёрту такую жизнь…
— А что ты любишь? — спрашиваю.
— Что вы, госпожа, у рабов нет своих предпочтений.
— Антер, ну перестань. Нам придётся сейчас вернуться, и… продолжать. Но мне хочется сделать что-нибудь для тебя.
— Если это возможно, я хотел бы вернуться домой.
Закусываю губу.
— Прости. Нам придётся ещё немного побыть.
— Не смею перечить, госпожа.
— Антер. Перестань, пожалуйста, вредничать. Прекрасно тебя понимаю…
— Простите, госпожа, у раба и в мыслях не было вредничать. Как мне извиниться?
Точно знает, чем меня добить.
— Спроси ещё, накажу ли я тебя. Давай уж.
— Полагаю, если потребует ваше «общество», — мрачно.
— Мне бы очень этого не хотелось, — говорю тихо.
Антер
Какая же всё-таки паршивая вещь надежда. Она заставляет нас обманывать себя, закрывать глаза на очевидное и превращаться в логически несостоятельных идиотов.
Вот ты и получил свой ответ. Да, ей не доставляет удовольствия то, что доставляет удовольствие всем этим уродам. Но ради того, чтобы остаться с ними…
А ты на что рассчитывал, раб? На вольную?
Забудь. Ей нравится поднимать тебя на ноги, чтобы тебе самому становилось виднее, чем ты стал и останешься до конца жизни.
Всё-таки хозяйка у меня терпеливая. Пытается объяснить, предупреждает. Казалось бы, не так сложно её слушаться, да и от психопатов стремится защитить. Чего ещё тебе нужно? Ну кроме свободы, конечно. Почему же это оказывается так сложно… Почему сама мысль о рабстве у неё ужаснее воспоминаний обо всех предыдущих хозяевах?
Дурак потому что, за столько лет привыкнуть не можешь, что надежда — вещь глупая и бесполезная, используемая хозяевами исключительно для того, чтобы продлить твоё невыносимое существование.
Да, тебе никогда не стать ей равным. Но ведь когда-нибудь, возможно, она соберётся слетать туда, где на каждом шагу не будут стоять сканеры рабских чипов… И ты, чёрт возьми, попытаешься сбежать, не вспоминая о мягкой улыбке и соломенных волосах!
— Простите, госпожа, — отвечаю. — Этого больше не повторится.
Приоткрывает рот, будто хочет что-то спросить, но передумывает. Поднимается:
— Идём.
Чёрт, как же мне не хочется туда возвращаться! За неполные две недели успел привыкнуть к тому, что с тобой хоть иногда считаются?
Но Ямалита подходит к морю, приподнимает платье, заходит в воду.
— Не хочешь ноги намочить? — интересуется. Не знаю, приказ ли это, но, если честно, хочу. Скидываю обувь с носками, закатываю брюки. Приятная вода, теплая. Пока она не держит поводок, закручиваю вокруг талии, закрепляя конец.
— Видишь островок? — спрашивает. Киваю. — Интересно было бы туда добраться, как думаешь, тут неглубоко?
— Проверить? — интересуюсь.
— Да не надо, — улыбается, — а то как заявлюсь в мокром платье, сразу звездой вечера стану.
— Могу вас отнести, — говорю.
Это если тут везде по колено…
— Да ну, ещё тебе в мокрых брюках щеголять. Да и устанешь, идти вон как далеко, а я не пушинка эфемерная. А ведь потом обратно.
— Не надорвусь, — бурчу.
Как-то однажды даже Амиру поднял, приспичило ей — и ничего, а ты по сравнению с ней точно, что пушинка. Воспоминание об Амире прокатывает по телу леденящей волной. С каких пор ты хочешь доверять хозяйке, идиот? Даже если она так мило выглядит? С каких пор ты поверил, что видимость — больше, чем видимость?
Но каким-то образом эта отрава уже заползла в моё сердце, как же хочется подхватить её на руки и нести хоть за край земли, лишь бы ощущать гибкое тело, и как же не хочется, чтобы к ней прикасался кто-нибудь другой…
Похоже, она всё-таки прекрасно понимала, что, как и для чего делает. А ты повёлся, словно последний дурак.
«И сейчас продолжаю вестись», — понимаю. Оборачивается, улыбается:
— Я вот думаю, это ещё их территория, или уже нет?
— В сети проверьте, — отвечаю.
— Непременно…
Смотрит, молчу.
— Если хочешь, можешь меня до скамейки донести. А то сейчас как надену шпильки на песок, все ноги постираю.
Кажется, краснею. Да с чего ж ты решила, что хочу?
— А нет — обойдёмся, — добавляет. — Так высохну.
— Не понимаю вашего приказа, госпожа, — говорю.
— Всё ты понимаешь, — отзывается. Идет к берегу.
— Я отнесу вас, — не выдерживаю. Поднимаю на руки, прижимаю к себе, снова её запах… Обхватывает за шею, смотрит ласково, ты за шесть лет без ласки истосковался совсем, даже разозлиться как следует не можешь, знаешь ведь, что без неё будет ещё хуже…
Тамалия
Посадил меня аккуратно на скамью, пошёл за обувью, вот черти, сейчас ещё обуть решит…
— Спасибо, — говорю, протягивая руку, — давай сюда.
Подаёт с некоторым удивлением, я тебе не Амира, что, забыл уже? Ставлю рядом:
