Я говорю: ладно, давайте так, я сам поеду, сам взорву, не мешайте только. ГТСника из машины выгнал, сам за рычаги, приехал туда, нашел этот шнур, подпалил его, включил секундомер и ходу на максимуме, что можно было выжать. Мужики говорят, что я, когда назад ехал, вездехода не было видно, сплошной клуб снега.
По моему расчету через 2 минуты должно взорваться. Я прилетаю, смотрю на секундомер, 115 секунд. 5 секунд проходит – оно не взрывается. Предшествующий опыт уже есть. Думаю – хана. Это же если не взорвется, попробуй долезть туда и найди концы, где пережало, где передавило, что случилось. А никакого другого способа нет, как взорвать.
На самом же деле, старые шнуры были, еще с 1944 года лежали, отсырели, с другой скоростью горели. Проходит еще секунд 15 от расчетного времени – нет взрыва. И тут скала, молча, в полной тишине, вот так вот метров на 20 поднимается, у всех варежки открываются, и в это время лед под ногами ходить начинает. Попадал народ, подвижки сильные. И только потом уже грохот. И начало взрывать.
Ну и финиш всему, когда рядом с существующим штабом гарнизона надо было построить еще одно здание, тоже на вечной мерзлоте и тоже надо было взрывать. Под фундаменты. Рядом, в 10 метрах от штаба. Ну вот как взорвать, чтобы стекла остались целыми в штабе ж в нашем знатном? Возились-возились, я там всякие слабые заряды считал, целое дело. Позакрывали щитами. И прибежал начальник политуправления, предупредил меня:
– Ты же комсомолец?
Я говорю, – ну да.
– Исключу из комсомола, если хоть одно окно вылетит.
Ну, думаю, фиг с ним, исключит. Ничего, взорвали, действительно, ни одного стеклышка не вылетело, нормально получилось.
Лейтенант на Севере
– Ну, а с политрабочими была еще отдельная история. Вместе с причалом надо было построить хранилище для ракет, это баллистические ракеты, серьезное дело, и очень сложное хранилище. Полностью под землей, очень большой объем бетона – 2,5 тысячи кубов бетона, и оно разрезано на три блока, по 800 с копейками. Надо было непрерывно бетонировать, не останавливаясь, иначе появляются трещины в бетоне, и он не защищает. И вот я под эту землю залез с бойцами. 800 кубов положить, я скажу и сейчас задача: это большие стационарные заводы, это бетононасос, это миксеры, которые возят, то есть совершенно другая технология. А мне возили дохлыми самосвалами, обыкновенный кран, обыкновенная бадья, я трое суток эти 800 кубов клал, какое там спать, не до того было.
И вот через трое суток я вылезаю из-под земли, закончив всё это, а уже весна какая-то, потому что солнышко уже было. Стою весь счастливый, подъезжает ГТСка, вылазит оттуда начальник политуправления, адмирал. Подходит. Ну я представился: лейтенант Пинский.
– Ну и что ты тут делаешь, лейтенант?
А я счастливый человек, я же такую работу сделал. Говорю:
– Вы себе не представляете, какое большое дело сделали, вот, 800 кубов бетона положили.
А он мне говорит:
– Ну ладно, дело-то большое, а где твой боевой листок?
Это в тундре, где я под землей работаю. Отвечаю:
– Я не понял, товарищ адмирал, какой боевой листок?
– Ты комсомолец?
Я говорю:
– Ну конечно.
– Так, а где твой боевой листок, где отмечено это ваше достижение?
Я не выдержал и послал его. Он, оскорбленный, в ГТСку и уехал, буквально через полчаса на другой ГТСке за мной гонец, – поехали, тебя Рабинович вызывает. Захожу: товарищ полковник, лейтенант Пинский. А мы с Рабиновичем на волейболе еще подружились, я прилично играл, он играл, так что уже не просто формально полковник – лейтенант. Он мне говорит: Слава, тебя кто учил посылать адмиралов? Я говорю:
– Ну вот вы-то понимаете же, вы же понимаете, что я сделал?!
Он говорит:
– Да, понимаю. Но я же понимаю и что ты сделал с адмиралом.
– Ну так что?
Он говорит:
– Трое суток домашнего ареста, иди отсыпайся, чтобы я тебя на службе не видел, а потом объявлю благодарность.
Вот так закончилось мое строительство этого сложнейшего инженерного сооружения.
Ну а про причал для атомных подлодок: он получился общей длиной почти 200 метров. Вот 200 метров от берега, 22 метра постель. Летом не получается засыпать постель, пробовали несколько раз: надо грузить на баржу, с баржи высыпать, а баржу не удержать на якорях в каком-то фиксированном положении, ее все равно гоняет. Поэтому мы решили делать все зимой, со льда, благо, лето не такое длинное.
Практика со льдом началась с того, что попытались долбить лед ломиками. С ломиками дело получилось плохо, потом попробовали двуручной пилой. Тоже плохо. Придумали якорную цепь с блоками. Пошло успешнее, прилично пошло, много успели сделать. Была проблема – как вытаскивать этот лед? Ну, тоже вроде решили, сетками корабельными повытаскивали.
Была также проблема, как положить камень нормально. Придумали: на постель под водой положили рельсы, опустили отвал от бульдозера и стали с помощью бульдозера наверху планировать. Тогда же мне пришлось научиться ходить под воду как водолазу, ну научился и ходил.
У нас две команды водолазов работало. Хорошие ребята, опытные все, действительно классные ребята. Командовал ими флагманский водолаз гарнизона, Яков Михайлович. Тот вообще феноменальный водолаз, он чуть ли не на 300 метров ходил в Черном море – наверное, одна из самых больших глубин в мире на то время. Я не знаю, думаю, что и сейчас не намного глубже ходят, в скафандре, не в батискафе.
Водолазы работают, а я же не вижу, что они делают. И поэтому я решил, что надо и самому сходить. Одежда водолаза понятная: шерстяные рейтузы, шерстяной свитер, надеваешь это всё и лезешь в резиновую рубашку, она цельнорезиновая, там ничего другого нет. Лезешь через воротник. В воротник можно до пояса самому влезть, а выше нужно четыре помощника. Двое берут сбоку, один спереди, один сзади, растягивают ворот, а ты в это время должен в него занырнуть. Ну, по-разному кончается. Поопытнее ребята нормально становятся, кто не такой опытный, ниже нырнул – по ушам воротником. А потом начинают пригружать. Манишка бронзовая, пригрузы на пояс, ботинки по 16 килограммов, сам шлем, и таким образом экипировка составляет порядка 32 килограммов, наверное. И вот пехом дошел до трапика, и по трапу – в воду.
Под водой, когда заходишь, нужно травить воздух, воздухообмен должен быть. Не травишь воздух – костюм надувается, и ты становишься воздушным шаром и всплываешь. Поэтому работать никак нельзя. Если стравливаешь больше воздуха, чтобы не надуваться – рубашка обжимает, очень холодно становится. Поэтому надо эту меру, воздушную прослойку между рубашкой и одеждой, всё время соблюдать. Делается это очень просто: в шлеме есть золотник, который головой ударишь и травишь воздух.
