И комбинат, сам по себе. Я разговаривал с директором комбината Николаем Порфириевичем Машьяновым, с ним я просто часто встречался. Так вот он мне рассказывал, что на рубль, вложенный в дело, комбинат давал рубль прибыли. И я был потрясен высочайшим уровнем организации работы всего комбината. Об этом можно бы и нужно писать книги, в кино снимать, настолько здорово это было сделано. Диспетчерская служба комбината обладала колоссальными правами и, по сути, решала все текущие вопросы, что позволяло руководству предприятия решать стратегические задачи, не отвлекаясь на мелочи. Другого такого предприятия в Союзе не было. Многое из того, что я узнал здесь, потом пригодилось мне в дальнейшем, во всех организациях, которыми я впоследствии руководил.
Начали мы строительство для штаба ПВОшников с арочных сооружений, поскольку это были самые сложные, самые трудоемкие сооружения. Там я впервые столкнулся с техникой, которую Норильский комбинат мог позволить себе купить. Там я впервые увидел бульдозеры фирмы Caterpillar с рыхлителем, усилие рыхлителя на клыке было 70 тонн, он трещиноватую скалу ковырял как песок, а наши самые мощные на ней только скользили, и ничего не могли сделать. Мне пришлось монтировать крупногабаритные конструкции, потому что пришлось строить линию высоковольтную электропередачи, Р-35, так вот, комбинат мне выделил круповские краны. 48-тонный кран, по площади занимал меньше нашего 7-тонного, автоматически выставлялся, крановщик никаких там аутригеров не крутил, никаких деревянных подкладок не добавлял, и при этом у крана стрела была длиной 70 метров, так что он брал практически любые грузы. А потом, уже когда надо было монтировать опоры, мне дали 100-тонный крупповский кран, вот он эти опоры 44-метровые металлические – он их прям за голову брал, за один раз брал и ставил, а мы своими кранами их в воздухе собирали, в два-три приема. Также мне пришлось столкнуться с таким понятием, как электропрогрев бетона и вообще работа с бетоном в условиях очень низких температур: там минус 40 – это обычная температура, до минус 50 доходило. И как ни странно, была проблема, как не перегреть бетон, потому что когда большой массив бетона, бетон при затвердении выделяет внутреннее тепло от химических реакций схватывания, так называемая экзотермия. Так вот, если температура вырастает больше, условно, 30–35 градусов, вода из бетона начинает испаряться, он не успевает схватываться и превращается в сухой песок или в сухой цемент. И поэтому надо было бороться, с одной стороны, чтобы его не заморозить, а с другой – чтобы он не перегрелся.
На Новой Земле, честно говоря, всё происходило на совершенно другом уровне. Там был пещерный уровень, врукопашную – что слепили, то и слепили. С точки зрения высоких технологий, конечно, была очень крестьянская работа. Она добротно сделана, спору нет, но этих всех тонкостей, даже не подозревалось, что они существуют.
Мы, когда бетонировали, строили штаб, архитекторы придумали на входных группах поставить круглые входные колонны диаметров 35 см на два этажа высотой, на 8 метров, и в 40-градусный мороз я их бетонировал. Так вот, я трое суток жил возле них, даже домой не ходил, надо было мерять температуру каждые три часа. Людям столько раз температуру не мерили, сколько я мерил этим колоннам.
Все получилось, и это, собственно, и дало возможность познакомиться и с Колядой, и с Машьяновым, и с Колесниковым. Но как-то ближе всего сошлись с Машьяновым, просто это был основной период строительства, Колесников пришел, когда мы уже практически заканчивали. И с Колядой все время.
Так вот, Машьянов несколько интересных вещей рассказал. Я уже говорил, что Косыгин раз в квартал три дня уделял директору комбината и работал только с ним. А к тому времени Норильск перевели на газ. Нашли газовое месторождение, построили газопровод, большой, 40 километров. И перевели на газ всё, и промышленность, и жилье. Ну и появилась реальная опасность, что если не дай бог газопровод выйдет из строя, то Норильску просто смерть. И вот Машьянов рассказывает: значит, когда я был у Косыгина, я ему говорю, что надо бы трубы на вторую нитку. А Косыгин мне отвечает:
– Ты что не знаешь, где мы трубы берем?
– Знаю, в Швеции и в ФРГ.
– Ну, набери тонны полторы платины сверх плана и получишь трубы.
А дальше рассказ Машьянова: ну что, я вернулся, ну поскребли мы тут по сусекам, нашли полторы. Полторы тонны платины сверх плана! И, действительно, так оно и было, и построили вторую нитку газопровода.
Кстати, когда строили вторую нитку, был интересный эпизод. Уже начали активно ехать стройотрядовцы. Мы когда ездили на целину – это комсомольская путевка, энтузиазм, даешь целину, какие там деньги. А в 70-е годы стройотряды ездили зарабатывать, причем туда, где мало платили, они не ездили ни фига. И приехали москвичи, по-моему, МАИшники и кто-то еще, не помню, не хочу врать. У них процентов тридцать в отряде было молодых преподавателей, ну и студенты-старшекурсники, малышню они не брали. И в качестве одной из работ, которую им предложили, покрасить газопровод. А это труба диаметром 1200 и протяженность 40 километров, деньги очень хорошие платили за окраску.
И я наблюдаю картинку, как стройотрядовцы красят газопровод. Они пытались валиками, кистями, щетками, принимать-то у них принимали правильно, чтобы халтуры не было. Медленно, не успевают, очевидно не успевают. И вот я наблюдаю картину, как раз в наш приезд. Становится мужик, на него надевают телогрейку застежками на спине, на пузо наливают краску, которой надо красить, он ложится на трубу, обхватывает ее руками и ногами, а два мужика его тянут по этой трубе, скорость замечательная, прекрасно окрашивает. Творческая мысль и там дала себя знать.
Говоря о газовиках, хочу короткий случай с осетром рассказать. Я уже был замкомандира полка, по рации выходят вертолетчики: Савелий Борисович, мы на футбольное поле подсядем, передачку тебе везем, подошли кого-нибудь забрать. Они сели, мешок выкинули и улетели. А я подошел глянуть, смотрю – живой осетр лежит, здоровенный, под два метра, не меньше. И спит. С бойцом принесли его домой, в ванную кинули – у нас уже была квартира в кирпичном доме, я построил два кирпичных дома – и я себе на службу. Минут через 40 телефонистка мне говорит, товарищ майор, жена звонит. Мне жена сроду никогда не звонила на службу. Не заведено, и она это хорошо знала. Ну раз звонит, наверное же, что-то случилось. Я спрашиваю, что такое – скорее иди домой.
Думаю, дело плохо, надо идти. Прихожу, открывает дверь любимая Галина Александровна, мокрая с головы до ног, в руке у нее топор.
– Иди сам с ним разбирайся!
Я говорю: «С кем разбираться?»
– Со своей рыбой!
Захожу в ванную – а я как кинул этого осетра, он там в воде полежал, очухался, и начал плескаться. Ему плавать захотелось, в результате, вся вода, что была в ванной, оказалась на потолке, на стенах, в ванной было сухо. А он там скачет.
Я ей говорю: «Тоже мне, не знаешь, как с рыбой обращаться. Дай молоток».
