Дала молоток, я его по голове тресь. А он хоть бы что, еще больше скачет. В общем, я колотил минут 15, ноль внимания. Тогда я позвонил прапорщику, Саше Тетеркину, говорю, Саша, тут осетр не хочет подыхать, помоги.
Он такой спокойный, высокий парень. Пришел, шило в руке, больше ничего, куда-то кольнул – и всё, осетра не стало. Ну а потом я стал разбираться, что же случилось? Мне его привезли вроде спокойного, а потом он мне устроил. Оказывается, для того чтобы осетр сохранился, надо, чтобы он был живой. Так, чтобы он был живой, они отработали такую технологию: они брали вату, макали в спирт и запихивали ему под жабры. Он напивался и просто балдел и спал. Пьяным сном. А тут он попал в воду, протрезвел и решил, что пора поплавать.
Охотники
– А вообще охота – это особая статья в Норильске. Конечно, очень много оленей. Северных оленей, их никто не считал. Был у меня знакомый парень, директор совхоза оленеводческого, он окончил Ленинградскую сельхозакадемию. Я когда приехал, у него уже был орден Трудового Красного Знамени, было ему лет 25–26, не больше. Пока я там был, он получил орден Ленина за увеличение поголовья оленей в его совхозе. А потом приехала какая-то ревизия и говорят, давай посчитаем твоих оленей. А когда начали считать, выяснилось, что где его, где не его, никто не знает. Ну, пришло стадо вот диких, они и их посчитали, не пришло – они их не посчитали. А стада по 300 голов, по 500 голов. Громадные. Сначала у него орден хотели отобрать, потом какие-то мужики подогнали диких, и все сошло.
На охоту ездили часто. Это общая болезнь была. Оленину мы заготавливали семь-восемь тонн. И ее с удовольствием ели в том числе бойцы, довольно приличное мясо. Хорошая оленина, хорошо приготовленная – ну молодая телятина, это уж точно.
Имелась и команда промысловиков, которая профессионально этим занималась.
Азарт был, конечно, совершенно невероятный, именно азарт, другого слова не подберешь.
В один из дней звонит мне начальник тыла дивизии ПВО Больших, полковник, ответственный человек. В Норильске стояла специальная дивизия ПВО, прикрывала Норильский комбинат. Оно того стоило, там надо было бы – и армию посадили бы. И вот он говорит мне: караул выручай, прилетел главком ПВО, товарищ Батицкий, маршал Советского Союза, и сказал, что хочет поохотиться на дикого кабана. В тундре кабанов не бывает, вообще не бывает. Ну как класс их нету. А Батицкий сказал – хочу на кабана. Выручай.
Созвал я прапоров, пошли мы на свою свиноферму, выбрали кабана, покрасили его в дикий цвет, они полосатые такие, черно-серые полосы, они мне сказали район охоты, мы кабана туда за ногу привязали, кабан стоит. У Батицкого вертолет, прилетел он.
Загонщики мои там, все, охота по полной программе, флажки там, хрен те что. Ему карабин, он ба-бах, кабан хрюк, и все. Ну, расстояние метров 50, может 70 – пока Батицкий до кабана шел, мои прапоры его разделали, шкуру содрали и в ящик упаковали. Он пришел, так обиделся. Я, говорит, хотел с ним сфотографироваться. Всю охоту испортили. А мы потом ржали, что, если бы он узнал, на кого он охотился, он еще больше обиделся бы. Так что вот такая охота была.
Вообще, в Норильске природа вроде и суровая, а с другой стороны очень разнообразная. Лето короткое, но за это короткое лето куча всего вырастает. Грибы в невероятном количестве, просто невероятном, ни одного ядовитого гриба там, пресса специально писала. Рюкзак за час собирал. Ягоды много было, очень много. Есть очень красивые цветы. Называются они жарки, таких я больше нигде не встречал, они такие огненно-оранжевого цвета. Все цветы там со своей спецификой, у них нет ножек. Ромашка растет вот, ромашка с лепестками, а ножки нет, она такая манюсенькая-манюсенькая. Времени не хватает ножке вырасти, и они начинают цвести сразу. Много клюквы, много голубики, много костяники.
И очень интересная охота зимой. Были там промысловики, которые жили за счет охоты. Ну вот в ту пору сдать в ресторан неощипанную куропатку – 50 копеек, ощипанную – 1 рубль. Мужики приносили по 100 куропаток и больше. Сколько в рюкзаки влезет, столько и носили. И они мне показали, как они охотятся. Они делали в снегу лунки бутылкой. Получается глубокая узкая лунка. И в каждую лунку они бросали по две, три, четыре ягодки клюквы, и шли себе. Лыжню как-то помечали, чтобы не потерять. На следующий день они шли по этой же лыжне и собирали куропаток. Почему они их собирали? Куропатка идет по снегу, видит – ягода лежит. Она лезет за ягодой, так вот до ягоды она долезала, а назад из лунки выбраться не может и замерзает. И охота заключалась в том, чтобы прийти, повыдергивать их из лунок в рюкзак и пойти продать.
Но главные охотники на Севере – это медведи. Они на суше почти не живут, они живут на дрейфующих льдинах, там и кормятся, в основном нерпой. У медведей совершенно уникальный нюх, по рассказам, они унюхивают нерпу на расстоянии тридцати километров.
Но к нерпе же надо подобраться, потому что нерпы медведей тоже хорошо чувствуют. И я вот наблюдал такую картину: весна, когда нерпы продувают лунки и выползают на лед, медведь с подветренной стороны, чтобы его запах не дошел до нерп, подкрадывается к ним.
Где прибрежный лед становится дыбом, он за него прячется и выглядывает, ждет, пока набирется с десяток нерп и они начинают дремать. Тогда он быстренько-быстренько бежит в сторону лунки, метров 50, не больше, пробегает, падает на лед и, чтобы его не заметили, маскируется. Так он со снегом сливается, ну практически невидимый, но у него черные глаза и черный нос. И вот медведь лапой закрывает себе нос и глаза и лежит ждет, пока нерпы успокаиваются. Потом он одну лапу сдвигает, чтобы один глаз видел – ага, лежат – ладно, открывает вторую лапу, и очередной бросок метров на 50.
А вот когда до лунки остается метров 50 или меньше, он тогда уже не прячется, а вскакивает и со всей силы бежит. И бежит он не к нерпам, нет – он бежит к лунке, садится на нее – и тогда он король, нерпам деваться некуда. В воде он их вряд ли поймает, они прекрасно плавают, а на льду медведь главный. Сидя на этой лунке, себе выбирает покрупнее или пожирнее, что ему там больше нравится.
А лунки эти нерпы продувают, когда море покрывается льдом. На берегу они жить не могут, им надо кормиться рыбой, поэтому они в воде. И вот они собираются стаями по 10–15 нерп и снизу на лед дышат. Они же дышат легкими, это значит теплый воздух, и так они продувают лунку, через которую с разбега выпрыгивают на лед. Особенно это часто встречается, когда наступает весна и появляется солнышко – вот тогда нерпы делают очень много лунок, выползают на лед, отдыхают, дышат, наслаждаются.
Нерпа по своей природе безобидное животное, они, собственно, никому же вреда не приносят, ну рыбу жрут и жрут – так рыбы там и так валом. Но они ко всему этому еще и очень любопытные животные. Например, они любят музыку. Мы специально брали с собой небольшие радиолы, и когда нерпа слышит музыку, она крутит головой, ищет, откуда же эти звуки непонятные. Иногда даже начинает слышать музыку, замирает, глаза закрывает. Ну и охотники-промысловики очень часто этим пользовались: они вот так вот под музычку подбираются к нерпам и убивают их.