Но Кузьмича загнали в такие рамки, что там не только часов, там секунд не хватало, все время, время, время, время. Так он проводил планерки в 10 вечера с выездом на место, примерно до 12 ночи. Следующая планерка в 6 утра, следующая планерка в 12, потом в 16 и в 10 вечера. Я на комбинате вообще не бывал, только по телефону рассказывал, что где надо. Кончилось тем, что спать стало некогда – это уж совершенно точно, потому что надо же в промежутке между планерками что-то успеть сделать. Кончилось тем, что забастовал не только я, но и все мужики.
В году, наверное, 1978-м был такой объезд Брежнева с Устиновым, министром обороны, по районам Сибири и Дальнего Востока, был такой вояж. И во время этого вояжа они, по сути, и открыли эту площадку, и впервые в Союзе запустили SS-20 в сторону Семипалатинска. Как рассказывают ребята, она там легла с такой точностью, что можно сравнить с выстрелом из карабина в 10-копеечную монету с расстояния в километр. Ну, а мы видели совсем другое. За две ночи я должен был построить 3 километра забора, вдоль той дороги, по которой ехал любимый Леонид Ильич. Причем команду, конечно, получил за два часа до того, как. А за две ночи до их приезда я получил команду построить трибуну. А чтобы построить трибуну, надо 60 кубометров бруса. Я в смену мог пилить 20. А надо 60. Что ж я, не напилю? Конечно, напилил. А потом его надо было собрать и построить трибуну. И не просто трибуну, а трибуны, в каждой из которых должны быть свои входы. Один вход отдельно для Устинова и Брежнева, один вход для ближнего круга и третий вход для остальных. Построили, конечно.
Приезжал Брежнев тогда в Новосибирск дважды. Первый раз он поездом заехал в 7 утра. Его встречал Владимир Федорович Толубко – это главком РВСН, секретарь обкома, и все, по-моему. И они сразу по машинам, и поехали на площадку. Рассказывал мне командир расчета, который, осуществлял пуск. Дня четыре его заставили учить наизусть титулы Леонида Ильича, а титулов на две страницы было.
А потом случилась история, когда зашла речь о том, что надо делать дома с максимальной заводской готовностью деталей. Ни одно промышленное предприятие в Союзе таким не занималось. Потому что у всех комбинатов показатель был не квадратный метр построенного жилья, а кубометр изготовленного бетона. Вещи разные: нафига я стану возиться с панелью, тратить на нее время, когда мне это ничего не дает с точки зрения показателей. Я лучше сделаю еще две. А возиться – оно мне надо? Ну и тем не менее, надо отдать должное Кулагину, он в тему влез, и мы действительно перешли на то, что начали вышпатлевывать поверхности в изделиях под чистовую окраску. Сделали себе стенд, ну и кувыркались.
Надо сказать, что то, что мы начали там шпатлевать, я потом продолжил в Киеве, и в гораздо больших объемах, и в лучшем виде. В Киеве, на 135-м заводе замминистра поводил совещание промышленников – всех, всего Союза – так вот, подводя итоги совещания, он сказал, что это единственное предприятие в системе Министерства обороны, которое строит дома, а не делает кубы. И это было действительно так. А когда я был главным инженером строительного управления Киева в 1989–1990 годы, мы пять кварталов подряд занимали первое место в Союзе среди строительных органов Министерства обороны. Пять кварталов подряд – это совсем немало.
Но главное, наверное, даже не технологии, потому что ну там шпатлевка-фиговка: ну да, хорошо, но это не принципиально. А принципиально в системе руководства удалось действительно много поменять. Последний год комбината я мог никуда не ходить, сидеть в кабинете – и я точно знал, где что делается. Честно говоря, мне уже и скучновато это было.
Но главное, что я сделал на комбинате, – знаю точно – кучу молодых ребят я вывел на свет божий. Это стопроцентно лично моя заслуга, и я этим горжусь.
Харьков
– Но что с Новосибирском не сложилось – это перевезти туда маму из Северодонецка. Папа к этому времени умер, она осталась одна. Я очень хотел ее забрать к себе: ну как, она одна, а я тут.
В Новосибирске у нас уже была очень хорошая квартира. Малая тут ходила в школу, Галя дома, особых забот нет, мне очень нравился сибирский климат, я себя прекрасно чувствовал, да и дети нормально.
А она не смогла, не подошел климат. Пожила-пожила три месяца – за три месяца у нее там было четыре тяжелейших сердечных приступа, и я вынужден был ее отправить в Северодонецк.
Поэтому я начал собираться на Украину. Первое, что сделали, когда об этом узнали, сказали:
– Ладно, раз тебе так плохо на комбинате, иди замначальника строительного управления, будешь заниматься промышленностью.
Вызвал меня действующий замначальника строительного управления, полковник Дориндорф, он немец по национальности, войну всю прошел, то есть был достаточно взросленький. У Дориндорфа имелся целый стеллаж конспектов, которые он лично для себя писал по материалам, с которыми занимался. Он знал такие вещи, о которых я, инженер, и близко не догадывался. И Дориндорф меня вызвал, говорит:
– Слава, ну ты ж понимаешь, сколько там я еще буду. Смотри, я ж не вру, вот мое представление на тебя на назначение на должность.
Вызвал уже Кожевников Иван Кузьмич. И говорит:
– Слушай, тебе Игорь уже говорил?
Я отвечаю:
– Говорил, ну а что толку.
– Так я тебе больше скажу, я собираюсь уходить из округа.
А ему предложили идти замкомандующего по строительству в Белорусский военный округ. И он к тому времени уже дал согласие:
– Пойдешь на мое место.
Потом вызывает меня уже замкомандующего Карпенко, который только пришел с Урала, и говорит:
– Савелий Борисович, ты собрался уходить, я тебе предлагаю: оставайся, я тебе гарантирую, что через два года будешь генералом, замкомандующего Сибирского округа.
Ну а что ж оставайся? А маму куда? Кончилось тем, что я всем сказал нет. А раз нет, то тогда по закону будешь переводиться – а по закону у тебя нет оснований для перевода. Где документы, что мама нуждается в твоем постоянном уходе? Ну, болеет и болеет, все люди болеют. Начал я искать концы такого заключения, его очень сложно было получить, это надо было заключение врачебной комиссии.
Но к тому времени в Киев перевелся Козлов Виктор Александрович, единственный политрабочий за мои 30 лет службы, с кем я хорошо жил. Он был человек, с одной стороны, жесткий, требовательный, с другой – никто так не бился за офицеров, которые были у него в подчинении, особенно когда касалось квартиры, звания, назначения на должность. Ну я созвонился, говорю:
– Виктор Александрович, вот такая ситуация, помоги.
И тот меня повел на беседу к замкомандующего по строительству Киевского округа Болбасу. Болбас сложный человек был, у меня по-разному с ним складывались отношения, и до ножей, и до дружбы, сложные. Он говорит:
– На какую должность ты бы претендовал?
– Товарищ заместитель командующего, я вам скажу откровенно, мне совершенно без разницы, какая это будет должность. У меня мама – это самая высокая должность. И поэтому вот куда назначите, там и буду. Желательно поближе к Северодонецку, если это можно. Нет – значит, я как-то здесь обживусь, заберу маму к себе, это в пределах Украины.
