За лето она похудела даже чуть сильнее, чем была до беременности, на радостях сшила у портнихи жемчужно-серый деловой костюм, брюки, черные в элегантную белую полосочку, и юбку из шотландки, немного ярковатую для суда, но иногда можно.
Накануне первого рабочего дня Ирина путем сложной цепочки знакомств и рекомендаций попала к модной парикмахерше, которая уговорила ее на короткую стрижку. Ирине не хотелось расставаться с длинными волосами, но она испугалась, что своим отказом обидит этого профессора парикмахерского искусства и тем самым подведет тех, кто ее рекомендовал, и согласилась скрепя сердце. Весь процесс стрижки она ужасно страдала, в душе оплакивая потерю, но, когда увидела в зеркале результат, чуть не вскрикнула от восторга. Стрижка непостижимым образом сделала ее одновременно и взрослее, и моложе, и в целом интереснее. Парикмахерша не особо налегала на лак, волосы лежали свободно, и от этого голове было весело, и даже думалось как-то бодрее.
Короче говоря, возвращение на работу оказалось триумфальным, женщины ахали с преувеличенным восторгом, мужчины молчали, но поглядывали с интересом, а прежнего куража все равно не было. Не хотелось судье Ирине разбирать интересные случаи и докапываться до истины, так что она с завистью поглядывала на стенографистку и секретаря. Вот работа – зафиксировали, записали, проверили, сдали документы и домой с пустой головой. Сказка просто. И кой черт понес ее за высшим образованием? Много оно ей счастья принесло?
Ирина надеялась, что председатель станет отписывать ей самые скучные и простые дела, не интересные другим судьям ни по фактуре, ни в плане карьерных перспектив, и пару недель так и было, пока он не вызвал ее к себе и не поручил дело Макарова.
Она, впрочем, догадывалась, что это случится, и заранее продумала оборонительную тактику.
– Почему я? – заныла она. – Пусть Иванов или Табидзе. Они оба матерые автомобилисты и даже участники ДТП, а я ничего в этом не понимаю.
Председатель состроил вдохновенное лицо, как на партсобрании, и страстно сказал, что Ирина Андреевна – грамотнейший и компетентнейший специалист, судья справедливая и мудрая, буквально эталон, светоч и маяк советского правосудия, вот что важно, а с техническими деталями она без труда разберется.
В переводе на правду это означало, что дело Макарова скользкое, непредсказуемое и с хреновой доказухой, и человеку с карьерными амбициями браться за него крайне опасно, а дорогая Ирина Андреевна, светоч и маяк, достигла пика своей деятельности, родив второго ребенка, она закрыла перед собой все перспективы и теперь выше судьи городского суда никогда и никуда не прыгнет. Зато и понизить ее невозможно, поскольку она мать и защищена гуманным советским законодательством со всех сторон. Она может себе позволить рассматривать дело Макарова непредвзято, остальные – нет.
– Но мы с Макаровым сталкивались по работе… – выкатила она следующий шар, на что председатель демонически расхохотался.
– А кто с ним не сталкивался, он же на минуточку прокурор! Наоборот, вы из всех судей наиболее непредвзяты, потому что год находились в декретном отпуске, у остальных гораздо более свежие, а у многих так и неразрешенные конфликты. Нет, Ирина Андреевна, не просите избавить вас от этого бремени. Вы – идеальный кандидат.
Ирина притянула к себе скоросшиватель и взвесила на ладони. Совсем легенькое… Что ж, учитывая, кто оказался жертвой Макарова, следствие могло ограничиться запиской «виноват, и все!».
– Вы учтите, Павел Михайлович, что бойца под танк можно бросить только один раз, – положив дело на стол, сказала Ирина.
– Ирина Андреевна… Откуда такой пессимизм, господи?
– А вы не знаете?
Председатель встал, прошелся по кабинету и по-отечески нажал ей на плечо:
– Дорогая моя, вы действительно самый достойный кандидат, только с вами я спокоен, что Макаров получит справедливое правосудие. Если хотите, это ваш долг, не противьтесь ему, а вспомните догмат, что господь в своей великой любви посылает нам только те испытания, которые мы в состоянии преодолеть.
На такое высокопарное заявление возразить было нечего, и Ирина вернулась на свое рабочее место в крайнем раздражении.
«Сам сунул папку в руки, а теперь господа приплетает, мракобес несчастный. Откуда только взялось это поветрие, что интеллигентный человек должен немножечко как бы верить и вообще признавать всякое такое потустороннее? Кто на господа ссылается, кто на йогов, а самые передовые в буддизм подались, Павел Михайлович еще хоть с православия не съехал, и на том спасибо, – мрачно думала она, – и вообще, что это за любовь такая – все время испытывать человека на прочность? Сначала приводить к вере, насылая всякие беды и мор, а потом добивать: а ты точно меня любишь? Да? Ну на тебе бубонную чуму! Преодолел? Любишь меня еще? Есть подозрение, что недостаточно сильно, получи-ка ты еще пожарчик и гибель всей семьи! Все еще веришь в меня? Давай, что ли, изуродуем тебе лицо, а то я как-то сомневаюсь в силе твоего религиозного чувства. Такая, что ли, логика у бога? А почему бы и нет, ведь он создал человека по образу и подобию своему, а люди в своих отношениях частенько придерживаются именно такого стиля. Одни, как бог, все время испытывают, а другие заслуживают, и доказывают, и верят, что дождутся каких-то милостей от своего сурового идола. Может, кстати, поэтому одна из заповедей гласит не сотворить себе кумира? Ладно, хватит богохульствовать, посмотрим, что там мне подсунул чертов председатель, выразитель воли высших сил».
Увиденное настолько потрясло ее, что Ирина в нарушение субординации понеслась обратно к председателю, хоть наступил обеденный перерыв, и она имела полное право отправляться домой.
Павел Михайлович мирно пил чаек за приставным столиком и кушал бутербродик с домашней котлеткой, распространявшей аппетитный мясной аромат.
– Приятного аппетита, – опомнилась Ирина, – я тогда завтра…
– Нет-нет, не будем откладывать, – председатель положил бутерброд на тарелочку с изображением незабудки, аккуратно промокнул губы бумажной салфеткой и вытер пальцы, – я понимаю и отчасти разделяю ваше негодование.
– Да что вы? Дело – воздушная петля…
– Именно, именно, – председатель улыбнулся, – хотите чаю?
Ирина покачала головой.
– Ах, я и забыл, что вы у нас полставочница, и сейчас идете домой, счастливая вы женщина!
– Нет, ну куда это годится! Автотехническая экспертиза не дала ни одного категорического вывода, текст так испещрен «не представляется возможным», что у меня глаза заболели.
– К сожалению, подобное встречается довольно часто при рассмотрении такого рода дел, – развел руками Павел Михайлович.
– Нет, ну что это, ни следов юза они не смогли определить, ни места столкновения!
– Попались не слишком компетентные гаишники, не повезло.
– Слепые и умственно отсталые?
– Ирина Андреевна, вы ведь редко рассматривали дела об автомобильных авариях?
