– Хорошо, учту.
Интересно, хватит ли у нее выдержки? Спорю сама с собой, что нет, и выигрываю.
Алина Петровна подходит вплотную ко мне и шипит:
– Ты на кого хвост подняла, корова тупая? Да ты никто и звать тебя никак, и подпись твоя на хрен не сдалась. Без тебя обошлись прекрасно.
Сердце екает, но что ж… Мне не привыкать к потерям и поражениям, поэтому продолжаю улыбаться.
– В говно она меня втоптать задумала, – фыркает начальница, – а я тебя не стану, потому что ты и без меня по уши в говне сидишь, и сама говно.
– Держите себя в руках, Алина Петровна, так с сотрудниками не разговаривают.
– Поучи меня еще! Короче так, место твое на помойке, и я тебе разрешаю проследовать туда по собственному желанию, иначе полетишь по статье.
– Нужны веские основания, чтобы уволить человека по статье.
– За это не волнуйся. Нарисуем.
Она уходит, и так уже слишком задержалась в кабинете у черни, но что поделать, приходится страдать. Ведь если бы она меня вызвала на ковер, то не застукала бы за распитием кофе. В дверях Алина Петровна застревает и выпускает парфянскую стрелу:
– Какая же ты жалкая, смотреть противно.
Верхняя губа вздернута, как у собаки. Я молчу, а что на это ответишь?
Кофе остыл, и я принимаюсь за работу. Замечаю, что руки слегка дрожат. Неудивительно, ведь меня только что в очередной раз унизили и растоптали. Обидно, конечно, но делается это так часто и так давно, что мне не привыкать. Я знаю, что никто и что «кто был никем, тот станет всем» – не мой случай. Революции в ближайшее время не предвидится – такой, чтобы ты мог ходить всюду и лупить своих прежних угнетателей наганом по зубам.
В скучную пору мы живем. Жаль, конечно, но времена не выбирают.
С другой стороны, я бы на месте Алины Петровны тоже обиделась и психанула. Что за подчиненная, не фальсифицирует результаты экспертизы по твоему прямому приказу и идет в лобовую интригу против тебя при первой возможности. Естественно, от нее надо избавиться как можно скорее!
Мой жалкий призрачный шанс не сыграл, и теперь я потеряла вообще все. Это я ничего не увижу дальше анализов мочи в районной поликлинике, а вовсе не Алина Петровна.
Заходит тетя Саша с очередной порцией сплетен, и мы садимся дуть кофеек. Это безусловное нарушение трудовой дисциплины, но, с другой стороны, первая чашка не считается, я ее даже до половины не допила. Среди прочих новостей тетя Саша сообщает, что прокурор выписался из больницы, значит, точно будет суд.
Меня озаряет. Господи, ну как я раньше не догадалась сложить два и два и понять, отчего Алина Петровна и ее дражайший супруг так хлопочут! Когда Макарова осудят, он не сможет совмещать отсидку с обязанностями главного городского прокурора, и кому-то придется занять освободившееся кресло, так почему бы не его молодому, красивому и амбициозному заместителю Мануйлову?
Есть куда более достойные кандидаты, но кого волнуют их профессиональные качества, если есть человек, доказавший свою гибкость и услужливость?
С одной стороны, подлог нужен, ибо если придать огласке факт, что второй участник столкновения был сильно пьян, то вина Макарова сразу становится не такой очевидной, во всяком случае, он априори разделяет ее с Воскобойниковым, который виноват уж тем, что в подпитии сел за руль.
Тут сразу начинаются варианты с условным сроком или вообще с оправданием, но ведь если Макаров не сядет, то он и прокурорское кресло не освободит.
Второй фактор не менее важен – фальшивой экспертизой Мануйлов доказывает сильным мира сего свою лояльность и умение решать вопросы. В общем, понятно, почему эта несчастная бумажка нужна им так, что Алина Петровна не стала даже меня доламывать, сама поставила подпись, в спешке, не позаботившись даже красиво обставиться.
Ничего не исправила в журнале – очень возможно, что она просто не знает о его существовании, Алина Петровна ведь начальница и поставлена сюда руководить, а не вникать во всякие мелочи. Впрочем, исправить тоже надо знать как, страницы пронумерованы и прошиты.
Как повторное исследование тоже не оформила, а зачем? Кто станет проверять? А если вдруг что-то такое бросится в глаза кому не надо, то сразу возникнет обаятельный мужчина вроде моего вчерашнего собеседника, и взгляд оборотится совсем в другую сторону.
Мы с Макаровым обречены. Прокурора мне не жалко, ибо на месте Мануйлова он поступил бы так же, но себя – просто до слез.
Часть 2
Декабрь
Открыв шкаф, Федор вспомнил, что так и не пошил новый костюм. Он столкнулся с Глашей как раз, когда ехал на примерку, и от счастья все забыл, а потом не вспомнил.
С одной стороны, хорошо, а то так и висела бы обновка ненадеванной, а с другой – было бы, в чем в гроб положить.
По правилам его должны отправить на спецзону для сотрудников органов внутренних дел, но Федор знал, что Воскобойников костьми ляжет, чтобы он туда не попал. Все сделает, лишь бы только убийца сына загремел на общую.
Тоже можно понять человека…
Выбрав костюм поновее, Федор прошелся платяной щеточкой по пиджаку и отправился в кухню гладить брюки через влажную тряпочку, слегка смоченную уксусом, чтобы стрелки были крепкими и острыми.
За работой он с некоторым злорадством представлял себе физиономию Воскобойникова, когда ему доложат, что враг мертв, и он вдруг поймет, что в его жизни от этого ничего не изменилось. Убийца лег в могилу, но убитый не воскрес, и тоска по нему никуда не делась, и как теперь с ней бороться – непонятно.
Закончив с брюками, он снова вернулся к шкафу. Костюм был темно-серый, поэтому Федор выбрал сорочку цвета пыльной розы, как его называла Татьяна, и галстук взял тоже серый, но посветлее и с жемчужным отливом.
Отполировал ботинки до зеркального блеска, положил на видное место свои любимые высокие носки и в качестве завершающего штриха запихнул в нагрудный карман пиджака шелковый платочек в тон галстуку.
Утром он сходил в парикмахерскую и постригся короче обычного – и, то ли от этого, то ли из-за худобы после болезни, но даже в импозантных шмотках, ставших для него слишком просторными, он выглядел не то, чтобы жалко, но трогательно, и это Федору не нравилось.
Он хотел бы уйти побежденным, но не сломленным.
Вздохнув, он снял парадную одежду, аккуратно повесил на плечики и приступил к неприятной части сборов, для чего из дальних углов стенного шкафа и антресолей извлекались вещи, которыми он никогда не пользовался.
На кровать легли рукавицы, толстые и колючие шерстяные носки, еще одни из настоящей верблюжьей шерсти (откуда они взялись в доме, он не помнил, но что верблюжьи – знал точно), комплект теплого зимнего белья (Федор никогда не носил кальсон, а теперь, наверное, придется), толстый лыжный свитер, шерстяная водолазка, ворох маек, носков и трусов. Собрав весь этот хабар в кучу, Федор сел на край кровати и задумался. Странно, что он, человек, имеющий самое непосредственное отношение к отправке людей в места не столь отдаленные, никогда не задавался вопросом – а как они там справляются с бритьем? Можно ли иметь станок? Если да, то это странно, потому что лезвие в умелых руках – страшное оружие. И как быть с такими необходимыми принадлежностями, как пена и лосьон?
