Пора, пора писать, но все же я медлю, жду чуда. Вдруг Макарова оправдают?
Смотрю на календарь, от которого тетя Саша аккуратно отрывает листочки, так что мы никогда не путаемся в датах. Суд сегодня, значит, завтра надо уходить.
Что ж, мне ли привыкать к поражениям?
Несмотря на разгар рабочего времени, завариваю себе кофейку, неторопливо пью и размышляю, куда можно податься бабе с весьма специфическим образованием.
В лабораторию стационара? Зачем им специалист, которого придется учить почти с нуля? Базовые методики я практически забыла, а о новых знаю в самых общих чертах, придется наверстывать, но зачем такая обуза коллективу? Они лучше примут свеженького молодого специалиста, которого не только обучат, но и заточат под себя.
Но это так, самоуспокоение, а на самом деле я несколько лет назад пыталась устроиться в лабораторию после того, как к нам пришла Алина Петровна. У них была вакансия, но меня не взяли, и вскоре выяснилось, что в узком кругу врачей-лаборантов Ленинграда меня считают неадекватной особой, с которой лучше не связываться. Очень сомневаюсь, что их мнение с тех пор изменилось.
Остается или цепляться за это место до последнего, унижаться и умолять, или пойти в ближайшее бюро по трудоустройству и положиться на судьбу. Может, найдут что-то по специальности, а может, переобучат. Буду, например, дворником, царапать асфальт метлой из жестких прутиков, а Алина Петровна с Мануйловым как-нибудь проедут мимо в своем прекрасном автомобиле и обдадут меня грязью из лужи. Он просто отвернется, а Алина обязательно пошлет мне воздушный поцелуй.
Надо признать, что я проиграла все. Семью, детей, карьеру, а теперь и профессию. Ничего не осталось. Никакого смысла. Рассказывают какие-то истории о том, как человек все потерял, а потом возродился, но я не верю в слащавые сказки. Если по тебе проехал танк, то тебя проще закрасить, чем соскрести.
Жалко себя, но я глотаю слезы. Чуть расчувствуешься, расслабишься, такая боль накатит…
Нет, лучше подумаю, что дома мягкий плед, а в холодильнике еще большая порция оливье, который я всегда готовлю по воскресеньям. Меня ждет уютный спокойный вечер, а завтра что будет, то и будет. Надо еще до него дожить.
В коридоре раздается легкий цокот каблучков, и ко мне заглядывают тетя Саша со своей соседкой, веселые, как сбежавшие с уроков школьницы.
– Инна Александровна, дорогая, – соседка кидается ко мне, чмокает напомаженными губами в миллиметре от щеки, – как я рада! У вас все успешно?
– Увы, – развожу руками и ставлю воду для кофе.
– Ах, как жаль! – восклицает соседка весело и застревает у маленького зеркала, висящего над раковиной.
Сколько ей? Ну, лет семьдесят точно есть, однако спина прямая, слегка подсохшие, но стройные ножки обуты в элегантные туфли на каблучках, а платье скромное, по возрасту, зато на шею накручены яркие нитки самоцветов. А главное, она всегда улыбается, всегда в движении и радуется жизни так, будто ей двадцать лет.
Вот сейчас принесла тете Саше пирожков на дежурство и прорвалась сквозь охрану не потому, что надо, а просто интересно, получится – не получится. Сейчас с нами быстренько кофейку попьет и на свидание. Познакомилась тут с одним на танцах.
Я смотрю на нее, как на марсианку. По рассказам тети Саши знаю, что жизнь у нее была нелегкая, один муж умер, другой развелся, третий, неофициальный, ушел к молодухе, а ей все нипочем.
Неужели так можно – после разрыва жить дальше, оставаться самой собой и не думать, что небо упало и раздавило тебя?
А ведь она не одна такая. Много женщин разводится, но далеко не каждая впадает в отчаяние. Погрустят-погрустят, да и живут себе дальше, радуются тому, что есть, занимаются тем, что осталось, а там, глядишь, находят нового мужа и снова счастливы, даже лучше, чем прежде.
Почему же я не смогла?
Напившись кофе, старушки уходят, вернее сказать, упархивают, а я погружаюсь в воспоминания.
Мы познакомились с Мануйловым на дежурстве. Была в студенческой среде такая мода, да и сейчас есть, когда в свободное время ходят помогать специалистам, а те за это их наставляют, и потом помогают трудоустроиться, если студент хорошо себя покажет. Я с первого курса хотела быть судебно-медицинским экспертом, и не для того, чтобы копаться в трупах, как представляют себе это занятие обыватели. Я любила химию, хорошо ее понимала, а тема ядов и противоядий увлекала меня особенно. Тогда я не думала, что все это сведется в основном к исследованию биосред на алкоголь, но жизнь профессионала, она, в общем, такая и есть. Что-то интересное встречается редко, как изюм в булочках у жадной хозяйки.
Чтобы попасть в ординатуру по судебной медицине, надо было ходить на дежурства начиная хотя бы курса с третьего. Я так и сделала. Поначалу шокировали не столько помойки, сколько картины, доказывающие, до какого скотства может опуститься человек. Вшивые притоны, пьяная поножовщина, ночевки живых в обнимку с трупами – все это очень сильно разнилось с хитроумными убийствами из книг Конан Дойла и Честертона. Про Агату Кристи я тоже знала и мечтала почитать, но достать ее книги было невозможно.
Как раз в те дни, когда я боролась с разочарованием в выбранной профессии, мы познакомились с Мануйловым. Он тоже был студент, только учился на юридическом и тоже помогал следователю, чтобы закрепиться.
Красивый парень, немного замкнутый и мрачный, с разочарованием во взоре – ну разве можно было в него не влюбиться?
Выезд на место преступления сближает, а близость смерти, как известно, обостряет инстинкт размножения, плюс к этому мы были молоды и переспали довольно быстро.
Ирония в том, что мне не очень даже понравилось, от первого раза я ждала если не большего, то другого, но быстро заставила себя поверить, что это и есть эталон секса, и вообще чувственность женщин просыпается после тридцати, так что придется подождать.
Переспали раз, переспали два, а на третий он остался и поселился у меня дома, ухитрившись даже не признаться мне в любви. Он, видите ли, пережил какой-то эпический разрыв, крах всех своих надежд, душа его сломлена, сердце разбито, но я такая хорошая, что рядом со мной он начинает отогреваться.
Помню, что очень гордилась этим своим качеством, и даже не вспомнила, что, когда вынимаешь труп из холодильника, он в тепле немедленно начинает вонять. В основном я занималась тем, что убеждала себя, будто счастлива. Мы вместе с любимым человеком, которого я сейчас возрожу или возрожду? (не подумала я тогда, что глагол возродить не зря не употребляется в такой форме…) Короче говоря, я вылечу его израненное сердце, и мы будем самой гармоничной парой на свете.
Моя мама умерла рано, из родственников осталась только двоюродная тетка, с которой мы не сильно дружили, поэтому она не стала вытаскивать меня из лап Мануйлова, а просто сообщила свое видение ситуации: в отдельной квартире с прислугой ему удобнее, чем с родителями, вот и все его резоны, а любовью там даже и не пахнет, и если я не полная идиотка, то выставлю его вон и без обручального кольца обратно не пущу.
