Она не собиралась сдаваться, а, наоборот, готова была терпеть муки привыкания, потому что курево определенно придает жизни смысл. Ты выглядишь взрослее, умнее и интереснее, и больше общих тем появляется в общении с нормальными ребятами, и надо скрываться от взрослых, делать тайнички, жевать конфетки и сухой чай, чтоб предки не запалили по запаху. В общем, появляется много увлекательных занятий помимо непосредственно курения.
Она решила потренироваться одна, но со своим всегдашним везением напоролась на директора именно в тот момент, когда покупала сигареты в ларьке «Союзпечать», куда он направлялся с той же самой целью.
Ксюша приготовилась к казни, ведь ясно, что директор не только наорет, но и сообщит маме, а там конец, но он даже сигареты не отобрал, а очень спокойно сказал, что она, конечно, может курить, это ее выбор, но было бы очень неплохо, если бы она поняла, что вредит только самой себе и никому другому. Болеть будет она, и плохо пахнуть изо рта будет у нее, так что ей и решать. После такого напутствия курить стало скучно, и Ксюша выбросила пачку в первую же урну.
А сейчас бы очень не помешала ей эта пагубная привычка. На душе было так серо и тяжело, что Ксюша закрыла глаза и принялась молиться, чтобы в здании суда начался хоть маленький пожар или все равно что, лишь бы до ее показаний не дошла очередь. Даже умереть было бы сейчас лучше, чем входить в эту дверь, которая, зараза такая, откроется с минуты на минуту.
Кажется, она задрожала, потому что мама обняла ее крепче.
Вдруг совсем рядом раздались тяжелые шаги, и, открыв глаза, Ксюша увидела директора.
– Примчался, как только смог, – улыбнулся он, и Ксюша невольно хихикнула, таким нелепым показалось ей быстрое и легкое слово «примчался» в отношении директора.
Мама встала сама и подняла ее.
– Простите…
– Из суда затребовали педагога. Галина Васильевна хотела ехать, но я решил сам. Дело-то ответственное. Ты как, Ксюша, не возражаешь?
Она отрицательно покачала головой, а кошки на душе заскребли еще сильнее. Единственный раз в жизни ей было бы приятнее видеть Пылесоса чем директора, потому что врать при этой дуре было бы намного проще. Но судьба вечно подкинет ей…
– Вот и умница, – улыбнулся директор. – Задача, Ксения, перед тобой поставлена ответственная, но я знаю, что ты справишься. Просто говори только то, в чем ты уверена, и ни в коем случае не додумывай.
– Спасибо, но я уже подготовила дочь к выступлению, – процедила мама.
– Не сомневаюсь, – директор кивнул, как в фильмах делали белые офицеры, – в общем, Ксюша, мы с твоей мамой будем рядом, и ты в любую секунду можешь спросить у нас помощи и совета.
* * *
Отведенные на перерыв двадцать минут истекали. Лидия Михайловна скушала бутербродик и освежила на губах помаду жуткого морковного цвета, а монтер попил водички и смотрел в окно с блаженной улыбкой, не издав ни звука.
Ирина не выдержала:
– Антон Николаевич, вам по ходу процесса все понятно?
Он кивнул.
– Вы знаете, что можете задавать свидетелям вопросы, просить у меня любых разъяснений по делу?
Снова кивок.
– Вы должны быть внимательны, чтобы к концу процесса у вас сформировалось твердое внутреннее убеждение.
Заседатель посмотрел на Ирину безмятежным взглядом и изрек:
– Вселенная даст знак.
Ирина похолодела. Все ясно, за годы работы товарищ так сроднился с электричеством, что нашел розетку для прямой связи с космосом. Ну а что такого, с другой стороны? Кому ж в суде-то заседать, как не представителю высших сил? Они-то уж точно не ошибутся. Будь на дворе пятнадцатый век, все только порадовались бы, что в составе суда находится избранный, а сейчас, увы, скучные времена материализма. Так, ладно, делать-то что? Коллектив Антона Николаевича понять можно. Решили хоть на пару недель сплавить безумца подальше от напряжения и других опасных условий труда, проявили заботу о человеке, а ей как быть? Если через неделю товарищ загремит в специальное учреждение для избранников космоса, то не придется ли пересматривать все процессы с его участием?
С другой стороны, она ведь не психиатр, ее ли дело оценивать? Подумаешь, взгляд не нравится. А про вселенную товарищ пошутил, а вы шуток не понимаете, Ирина Андреевна? Так, может, это вам лучше к доктору, ведь отсутствие чувства юмора – один из первых симптомов душевной болезни.
А может, Вселенная реально дает знак, оставляет для Макарова лазейку – сумасшедшего заседателя. Что ж, кто мы такие, чтобы противиться судьбе?
Вернулись в зал.
Бабкин сидел, откинувшись на спинку стула, как большой начальник, и брезгливо улыбался. На мундире виднелись белые точечки, то ли пепел, то ли перхоть – непонятно.
Макаров сидел спокойно, слегка улыбаясь, будто не на скамье подсудимых, а в президиуме. Воскобойников по-прежнему занимал один целый ряд. Ирина надеялась, что после перерыва люди разойдутся, но нет. Толпа ничуть не поредела, видимо, всем хотелось насладиться зрелищем, как Макарова пакуют в «воронок».
Жена прокурора сидит еще спокойнее, чем утром. Поймав ее взгляд, Ирина не удержалась, кивнула.
Зато адвокат никак не хотел встречаться с ней взглядом, смотрел куда угодно, только не на судей. Понятно почему, в принципе, на ее столе уже должно лежать ходатайство о проверке показаний последнего свидетеля, но что-то ничего нет. А сам Макаров? Нет, разумеется, всем известно, что начальники поголовно идиоты, и чем выше должность, тем тупее, но даже конченый дурак, если он хоть день проработал юристом, не мог не заметить этого чудовищного ляпа.
Или опять диалектика? Отрицание отрицания? Федор Константинович увидел, что ошибок и несостыковок столько, что их замучаешься опротестовывать, а значит, все схвачено – и дергаться бесполезно. Особенно раз такой опытный адвокат рискует своей репутацией, не замечая очевидного, значит, он не зря это делает? Значит, тут включились высшие силы, причем не те, с которыми ее заседатель Антон Николаевич имеет прямой контакт.
Ирина вызвала несовершеннолетнюю свидетельницу.
Ксения Кругликова почему-то напомнила Ирине Таню из книги Каверина «Юность Тани». Симпатичная, но неброская девочка с ясным взглядом.
Вместе с ней вошли мама, женщина красивая, но поникшая, очевидно, махнувшая на себя рукой, как большинство одиноких матерей, и педагог, как выяснилось, сам директор школы, могучий дядя, похожий на былинного богатыря, забросившего ратные подвиги и раздобревшего в мирной жизни.
Девочку подвели к свидетельскому месту, а мама с директором сели в первом ряду на соседние стулья с Воскобойниковым. Тот брезгливо отодвинулся.
Ирина как можно мягче разъяснила девочке про ответственность за дачу ложных показаний, и предложила рассказать все, что она помнит об аварии.
Свидетельница молча теребила школьный фартук, глядя в пол.
