Ирина набрала рабочий номер Гортензии Андреевны, но тут в кабинет влетела Лидия Михайловна и с порога на нее накинулась.
– Это что за безобразие! – завизжала она. – Устроили спектакль!
– Вы не видите, я разговариваю по телефону! – рявкнула Ирина так, что на другом конце провода Гортензия Андреевна спросила: «Ирочка, у вас все в порядке?» Договорившись, что она заберет Володю из яслей, Ирина повернулась к заседательнице.
Антон Николаевич тем временем, не говоря худого слова, примостился возле подоконника и подкреплялся сырой морковкой и ломтиком капусты, запивая это дело простой водой.
– Какая-то девка врет нам в глаза, а мы утираемся, а следом этот гегемон исполняет баллады про великий подвиг, и мы тоже должны верить в этот бред? – завопила Лидия Михайловна.
– Мы должны не верить, а доказывать. У нас впереди еще свидетели, потом эксперты, мы с вами их заслушаем, а после тщательно сопоставим все показания и поймем, кто говорит правду, а кто лжет.
– Нет, эта девка издевалась просто над нами!
Ирина пожала плечами:
– Зачем?
– А у этих детей вообще ничего святого! Из кожи вон готовы вылезти, лишь бы только свою крутость показать. Я уверена, что эта шмакодявка специально все устроила, лишь бы только завтра выхваляться перед подружками, мол, смотрите, девки, я всех обманула, и мне за это ничего не было. Я эту гнилую породу знаю, слава богу, двадцать лет в школе работаю.
– Ужас, – улыбнулся Антон Николаевич и с хрустом откусил от своей морковки.
– Хорошо, – прищурилась Ирина, – а водитель? Он-то не девочка, чтобы перед подружками выпендриваться.
– А очень просто, – махнула рукой учительница. – Его подкупил подсудимый. Или, может, он преступник, которого Макаров не посадил, и он теперь отрабатывает долг.
– Ну и фантазия у вас, Лидия Михайловна.
– А что такого, очень просто. И мы их обоих должны примерно наказать за подобные кривляния, чтобы другим неповадно было.
Вода закипела, Ирина сделала кофе себе и Лидии Михайловне, а заодно объяснила ретивой заседательнице, что перед ними стоит вполне конкретная задача – определить вину Макарова и назначить ему справедливое наказание, а с ложными показаниями будут разбираться другие специалисты.
К сожалению, Ксения и водитель остаются под ударом при любом исходе дела. Они оба дали ложные показания, вопрос только где – на следствии или на суде. Что они сделали сейчас – совершили первую ошибку или не допустили второй?
Если они говорят правду сейчас и благодаря этому Макарова оправдают, то заводиться с уголовным преследованием за дачу ложных показаний не станут, ибо себе дороже. Тогда следака придется подтягивать за фальсификацию уголовного дела, экспертов проверять, почему это они вдруг стали такими слепыми, тупыми и не компетентными, что не смогли дать ни одного категорического вывода. Вся пирамида посыплется, а главное, оправданный Макаров вернется на работу, и он, конечно, сволочь редкая, но не до такой степени, чтобы позволить упечь своих спасителей на нары. Господи, да там вся прокуратура присядет тише воды ниже травы и, затаив дыхание, будет ждать, пока Федор Константинович перестанет обижаться.
А если это действительно спектакль, ведь Макаров бессовестная скотина, и моральные барьеры преодолевает исключительно легко?.. Совершенно спокойно мог и подкупить, и подговорить, особенно ребенка. Девочка спасла ему жизнь, конечно, у нее к нему особое чувство, может, даже сродни материнскому. Вот он и попросил еще чуть-чуть ему помочь, почему нет?
Хотя его реакция на показания водителя была острая, такое не сыграешь. Федор Константинович прекрасно умеет скрывать свои чувства, но выражать те, которых не испытывает… Раньше Ирина за ним подобного не замечала.
Черт, как же уживается столько всего в одном человеке… Гад, приспособленец, лжец, лизоблюд, а пошел на смерть ради чужих людей.
А сейчас за девчонку не уцепился, ведь он имел право любые вопросы ей задавать, а вместо этого подсказал выход дезавуировать ее показания, спасительные для него. Он же не знал, что водитель тоже будет говорить в его пользу.
Благородно поступил, наверное, действительно сильно головой ударился.
– Наш долг воздать преступнику по заслугам, – вещала Лидия Михайловна, – не поддаваясь на всякие провокации!
– Да, спасибо, я поняла… А вы что скажете, Антон Николаевич?
– Ща, прожую.
Заседатель степенно и неторопливо двигал челюстями, потом проглотил, улыбнулся и сказал:
– Надо завязывать.
– Что?
– Ну этот весь бред. Прекращать прямо сейчас.
– Каким образом? – Ирина снова подумала о нормальности и ненормальности этого заседателя. Это суд, тут нельзя просто выключить рубильник.
– А как можно?
– Заслушать до конца и решить.
– Ну не знаю, матушка… – вздохнул Антон Николаевич. – Неохота мне людей подставлять, не по-божески это. Они же врать идут.
– Мы этого не знаем.
– Эти двое наврали с три короба, – встряла Лидия Михайловна.
Антон Николаевич вздохнул:
– Да, сложное дело. Кому верить… Ну ничего, вселенная даст знак.
– Какой?
– А я знаю? Созерцайте и увидите.
Ирина встала и сказала, что пятнадцать минут истекли, пора возвращаться в зал.
– Ну дайте я хоть капустку доем! – возмутился Антон Николаевич.
* * *
Ксюша сгорбилась. Обычно в такие минуты она в ужасе ждала нагоняя от мамы, а сейчас знала, что он вскоре последует, но это было не важно. Главное, что она своим непослушанием устроила маме неприятности. Вдруг маму теперь будут судить?
Она сильнее прижалась к материнскому боку. Директор не уходил, оставался рядом, и Ксюша чувствовала, что от него тоже прилетит будь здоров, как только они выйдут из зала.
Кто только ее тянул за язык? Просто она посмотрела на того дядьку со свидетельского места, вспомнила, как прижимала ему рану своим фартуком, и не смогла соврать. Реально язык не повернулся. И на дядьку было наплевать, но она так захотела остаться такой же хорошей, как в тот день, что взяла и сказала правду. А о маме не подумала.
– Прости, пожалуйста, – прошептала Ксюша маме на ухо.
– Это ты меня прости. Ты все сделала правильно, и я горжусь тобой.
– Я думала только о себе, – уже громче заныла Ксюша.
– И правильно делала, – вдруг вмешался директор, – прежде всего надо спросить себя: а как я буду с этим жить? А потом уже все остальное.
– Это я ее сбила с панталыку, – упрямо сказала мама директору, – я заставила, мол, иначе никак.
– Анна Филипповна, – произнес он, – победы нам даются нелегко, а победы над собой всего тяжелее. Важен результат.
