– Ты дурачка-то из себя не строй. Знаю я вас таких, сначала доносы строчите, а потом глазками хлопаете, я не я и елка не моя.
– Сбрендил, Семеныч? Какие доносы?
– А такие. Ну подойди ты ко мне, поговори по-человечески, нет, сразу в прокуратуру донос писать.
– Не писал я ничего.
– Сам прокурор города мне звонил, интересовался.
– Что, серьезно?
Анатолий улыбнулся. Приятно стало от мысли, что есть на свете люди, которых ты ни о чем не просишь, а они помнят добро.
– В общем, Толя, я человек простой и честный, поэтому прямо тебе скажу: выстучал себе квартиру, живи, наслаждайся, но на дружбу мою больше не рассчитывай и на хорошее отношение коллектива тоже.
Анатолий хотел было оправдаться, объяснить про суд, про то, как его ломали, а он в последний момент сказал правду, и уже воздуху в легкие набрал, и вдруг стало наплевать.
– Спасибо за добрую весть, – только и сказал он и был таков. И поехал в исполком за ордером, пока там не передумали.
«Спасибо тебе, товарищ прокурор Макаров!
И за невольно приобретенную репутацию доносчика тоже благодарю тебя от всей души. Пусть думают, что я заяву накатал, что меня с хатой динамили, не жалко. А то простой и честный мужик Олег Семенович мутит свои простые и честные делишки, распихивая хаты кому не надо, и это нормально, но стоит человеку заявить о нарушении своих прав, как он тут же доносчик и стукач. А самое интересное, что председатель жал-жал квартиру, но при первом же звоночке тут же выкатил, да еще с походом, там по метражу максимум получается. Значит, есть что скрывать нашему простому и честному председателю месткома от правоохранительных органов!»
Тут Анатолий решил не омрачать светлый день исполнения мечты склочными размышлениями и принялся думать, как поинтереснее сообщить новость Лизе, Оле и маме.
* * *
Заседаний сегодня не было, а с бумажной работой Ирина справилась быстро и последние двадцать минут просто выжидала, когда можно будет уже стартовать за Володей в ясельки. Она сложила бумаги на столе аккуратными стопочками, подкрасила губы, причесалась, обулась в сапоги, но оставалось еще пятнадцать минут до окончания рабочего времени. Она решила потратить их на то, чтобы зашить сменные колготки, лежащие в нижнем ящике стола, и только зарядила нитку в иголку, как в дверь деликатно постучали.
Едва не уколовшись, Ирина быстро бросила шитье обратно, крикнула «Войдите!» – и на пороге появился прокурор Макаров.
Ирина встала и сухо поздоровалась.
– А я был на процессе Мануйлова, – сказал Федор Константинович со своей всегдашней улыбкой.
– Давали показания? – осторожно спросила Ирина.
– Что вы, что вы… Так заехал. Знаю, что торжествовать над поверженным врагом некрасиво, но в этот раз позволил себе немного позлорадствовать.
Ирина пожала плечами, мол, великодушия никто от вас и не ожидал, Федор Константинович, и подровняла бумаги на столе, хотя они и так лежали безукоризненно.
– Признаюсь, был рад видеть на судейском месте не вас.
– Что так? – Ирина так и осталась стоять, и Макарову сесть не предложила, но его не смутил этот суровый прием.
Прокурор города прислонился к подоконнику, сложил руки на груди и ласково посмотрел на нее:
– Вы бы вынесли слишком справедливый и снисходительный приговор, чтобы я мог наслаждаться местью.
– Надеюсь, что так. Народный суд – не место сведения личных счетов.
Макаров засмеялся, Ирина снова поправила на столе стопку бумаг.
– Слушайте, а почему бы нам с вами не взглянуть на это дело с марксистско-ленинских позиций? А мы, как коммунисты, ни с каких других, собственно, и не можем.
– Федор Константинович, простите, но я сейчас тружусь на полставки и через десять минут у меня заканчивается рабочий день.
– Понял, понял, я сильно не задержу. Я просто хотел сказать, что, если отлаженный механизм вдруг дал сбой и справедливость восторжествовала именно в деле такого подонка, как я, это говорит о том, что справедливости в принципе не существует в нашем бренном мире. Диалектика в чистом виде, отрицание отрицания.
Ирина улыбнулась. Да что она на него взъелась-то, в самом деле? Симпатичный мужик, настоящий герой, вон, целый автобус людей спас и выжил только чудом, а она все не может забыть тот давний случай, когда он принуждал ее вынести неправедный приговор.
– Федор Константинович, простите, но лично вам грех жаловаться на справедливость.
– Ну да, со мной она сработала четко, как в аптеке, и с блеском продемонстрировала, что закон бумеранга еще никто не отменял.
– Хотите чаю? – вдруг предложила Ирина. – Или кофе, у меня есть бразильский.
Макаров улыбнулся:
– С огромным удовольствием бы выпил, но вы же спешите?
– Ничего, задержусь на десять минут.
Ирина сунула кипятильник в банку и освободила угол письменного стола. Придвинув стул, Макаров сел, с трудом уместив свои длинные ноги в узкой полосочке между столом и стенкой.
Ирина постелила свежую салфетку. Угостить прокурора было нечем – как полставочница, она еды с собой не брала. Даже сахара не было.
Похвалив ее пустой напиток, Федор Константинович отставил чашку и взглянул на Ирину внимательно и серьезно.
– Мы с вами общаемся все как-то намеками, с подтекстом, так что я даже и не знаю, как поблагодарить вас, чтобы вы не подумали, будто я что-то еще имею в виду.
– За что же благодарить, Федор Константинович?
– Так за то, что я здесь, а не на нарах. Вы спасли мне жизнь.
– Вы сильно преувеличиваете мои заслуги. Дело было сляпано кое-как, и ничего удивительного, что развалилось от первого внимательного взгляда. Тоже диалектика, как вы говорите, отрицание отрицания: следователь решил, что раз все схвачено, то можно сильно не стараться, и так понадеялся на всемогущество Воскобойникова, что оно в итоге оказалось бессильным.
Макаров засмеялся:
– Вы легко могли скрепить его обратно, и сами прекрасно это знаете. Сергей Кузнецов мне рассказал, что именно вы настояли на снятии всех обвинений. Отличный парень, кстати.
Ирина пожала плечами.
– Отличный, отличный! – повторил Макаров. – Умный, работящий, воспитанный. Достойная смена растет.
Не стоит вмешиваться в чужие дела, но раз они так мирно сидят с Федором Константиновичем…
– Будьте с ним осторожны, – все-таки решилась Ирина.
– Почему?
– Вам, наверное, с вашего места не очень хорошо было видно публику, а я сидела к залу лицом и видела вашего перспективного молодого человека в задних рядах.
– И что с того?
