Она принялась накрывать. Тарелки глухо стучали по столешнице. Если присмотреться, можно было заметить, что кое-где рука мастера дрогнула, ободок получился не идеально ровным, а на другой тарелке с кисти сорвалась крошечная капелька и оставила едва различимый след на белизне фарфора.
Старинная ручная работа, но почему-то эти раритеты оказались сосланы на дачу, притом что в городе у Кирилла нет особенно ценного фарфора. Она не знает, не хочет знать, да и про свое прошлое рассказывает мужу неохотно. Что он не знает про ее роман с женатым человеком, это понятно, но она ведь и про детство свое не сильно распространяется.
Его родители умерли, с ними уже не познакомишься, но ведь ее мама жива-здорова, а объединения в общую семью почему-то не получилось. Они с Кириллом сами по себе, они с мамой сами по себе. И мама с внуками тоже сами по себе. Не срастается…
Да что говорить, если муж лучше сроднился с Гортензией Андреевной (именно Кирилл выступил с инициативой пригласить ее на дачу), чем с матерью своей жены, которая тут была пару раз, и то без ночевки.
Вот что мешает им всем слепиться в единый монолит, куда бы вошли и покойные родители Кирилла?
Володя вдруг бросил погремушку, встал в манежике, потрясая перила, энергично что-то залопотал, почему-то напомнив Ирине высокопоставленного партийного руководителя, выступающего с трибуны. Она засмеялась. Время летит быстро, моргнуть не успеет, как Егор с Володей приведут каких-нибудь девушек, и придется срастаться в единый монолит с ними и с их родителями. Как она тогда запоет, интересно?
Вошел Кирилл, раскрасневшийся, веселый от работы, и подхватил Володю на руки.
– Кирюша, а можно я детям эти тарелки поставлю? – решилась Ирина.
– А чего нет-то?
– Или лучше детские, а то вдруг эти разобьют.
– Та если разобьют, то однаково, шо те, шо эти… Ой! Понабрался от Витька, гляди, скоро и Егорчик у нас размовлять начнет.
– Пора ему уже учить иностранные языки, – засмеялась Ирина, – так ничего? Я эти тарелки оставлю?
– Да господи…
– А разобьют?
– Ир, на счастье же все.
Засмеявшись, Кирилл передал ей Володю и пошел умываться. Ирина с порога смотрела, как он горбится возле уличного рукомойника. Мускулы перекатывались по спине как волны.
– А дайте-ка мне цю гарнюню! – подошел умытый свеженький Витя и отобрал у нее Володю. Очутившись в могучих руках, сын издал такой восторженный крик, что Ирина взревновала.
Одинаковые тарелки смотрелись на столе красиво, даже празднично, и Ирина решила ничего не менять. В конце концов, друзья Егора приличные ребята, умеют себя вести за столом.
Проходя в летнюю кухню за кастрюлей с супом, она вытащила бутылку из Севиной сумки за торчащее горлышко.
– Спрячу до лучших времен.
Сева кивнул:
– Давай мы ее разопьем, когда маньяка поймаем.
– Я тогда не скажу, где она, вдруг ждать придется долго, и вы не выдержите.
– Та коммунизм незабаром… – Витя расхохотался и подмигнул Володе.
Ирина улыбнулась. Приехав, Зейда рассказал, что начальник кафедры хоть и утвердил тему, но высмеял его смелые идеи. Маньяки – это рудименты и атавизмы, которые вскоре совершенно отсохнут и отвалятся от цветущего дерева социалистического общества, и всем это ясно, одному только Зейде почему-то неясно. Психиатрическая наука достигла и так больших успехов, за несколько веков своего развития охватила весь спектр душевных расстройств, на которые способен хомо сапиенс, и нечего выдумывать глупости на ровном месте за государственные деньги. Три года проваландается адъюнкт, а предъявить в итоге будет нечего, и что тогда делать? Разве что снимать штаны и бегать, но далеко не факт, что оно поможет. Больше всего Зейда возмущался не косными представлениями начальника, а трусостью своего научного руководителя, который «старый хрин, сидел, як би не до него».
Ирина увещевала разгневанного адъюнкта, что поведение Михаила Семеновича обусловлено не трусостью, а обычной логикой и здравым смыслом. Пока нет убедительных научных данных, спор неизбежно будет крутиться на оси «дурак – сам дурак», причем победит начальник, ибо вооружен еще марксистско-ленинской философией, которой можно разить оппонентов, как дубиной, если уметь правильно за нее взяться.
Единственный достойный ответ – это не лаяться на кафедре впустую, а молча разработать тему и бросить на стол руководителю неопровержимые доказательства своей правоты, чтобы он ими утерся.
Витя пробурчал, что старый гад Башмачников сказал ему совершенно то же самое, но все равно обидно, и на том успокоился, обратился мыслями к строительству, а теперь приехал Сева и толкает беднягу обратно, на ненавистную стезю науки.
Пообедали спокойно и весело, Витя не пикнул насчет борща, наоборот, попросил добавки, ребятишки после целого утра физической работы тоже уплетали за обе щеки, и Володя ел степенно и с достоинством.
Гортензия Андреевна вызвалась помыть посуду, Ирина тем временем уложила осовевшего Володю спать, а Витя вытащил в сад свою любимую раскладушку и поставил ее возле гамака, где уже болтался, смежив веки, Сева. Гортензии Андреевне молодые люди принесли шезлонг, а Ирине пришлось разместиться на раскладном рыбацком стульчике.
Кирилл по сложившейся уже традиции повел детей на станцию есть мороженое, Ирина едва успела ему крикнуть, чтобы обязательно оповестил родителей друзей Егора, куда они идут…
Так было хорошо, томно, спокойно, что совсем не хотелось говорить о плохом, вспоминать, что где-то поблизости притаился зверь, так хорошо замаскировавшийся под человека, что не отличишь.
Они долго молчали, мужчины дремали, Гортензия Андреевна вязала, а Ирина просто сидела, думая ни о чем и обо всем сразу.
Наконец Сева, путаясь в веревках, вылез из гамака и уселся прямо на землю, на клубок старых корней, сильно выпиравших из-под земли.
– Вторая жертва, – сказал он тихо.
– О господи! – воскликнула Ирина и поморщилась, так фальшиво это прозвучало.
Гортензия Андреевна молча отложила рукоделие, а Витя сел рядом с Севой на земле.
– Официально пока не объединили, но шуршим потихонечку.
Ирина сидела на своем стульчике и думала, почему так. Случаи похожи как две капли воды, и жертвы обе примерно одного возраста, обе из приличных семей, способ убийства в точности такой же. Что еще нужно, чтобы объединить дела? И что этому мешает? Ведь поиски маньяка не отменяют отработку других мотивов, в таких случаях поиск убийц ведется по всем направлениям. Да, вторую девушку нашли в таком же полупустыре-полулесопарке, но в другом районе города, ну и что? Сейчас активно идет застройка, везде рядом с новыми жилыми массивами соседствуют такие вот несуразные клочки природы, которые в ожидании, пока их или застроят или облагородят, становятся рассадниками преступности. Почему маньяк не может орудовать в разных районах? Или патологический убийца ни при каких обстоятельствах не в состоянии раздобыть пятачок на метро? Десять копеек туда-обратно для него непосильные командировочные расходы?
