Немного не доезжая до Петергофа, они съехали по грунтовой дороге к заливу. Девушка сняла босоножки и пошла в воду.
Федор смотрел ей вслед. Она заходила все дальше и дальше, но вода все была ей по щиколотку. На этом берегу Финского залива вообще мелко.
На каменистом берегу прибой водорослями нарисовал изумрудно-зеленую каемку. Она пахла йодом.
Свет угасал, и гладь залива тускло переливалась богатыми красками заходящего солнца, а Глаша вдалеке казалась бесплотной тенью.
Федор помахал ей, и она побрела назад.
Потом он поддерживал ее, пока она болтала то одной, то второй ногой – сушила ступни, прежде чем сунуть в босоножки.
Обувшись, Глаша вернулась к машине.
– Поедем?
Странное чувство вдруг овладело Федором. Он не верил ни в какую мистику, и в предчувствия особенно, но, когда открывал перед Глашей дверь, его словно электрическим разрядом пронзило знание, что в этой девушке заключается его будущее. Он будто наяву увидел, как через десять лет они на этом же самом месте садятся в машину, так же понимая друг друга почти без слов, сзади сидят двое ребятишек…
Видение оказалось таким ярким, что Федор, сев за руль, чуть не увидел в зеркале заднего вида две белокурые головки. Почему белокурые? Он – брюнет, Глаша – темно-русая…
– Я ведь женат, Глаша, – сказал он.
Она улыбнулась, показав глазами на его широкое обручальное кольцо:
– Я вижу.
– И не смогу развестись.
– Мы видимся второй раз в жизни, да я и не спрашивала о ваших жизненных планах.
– Вот так, Глашенька… А вы замужем?
– Нет, и пока не собираюсь.
– Да? А почему?
Она пожала плечами.
Федор чуть сбросил газ. Они уже въехали в черту города, и совсем скоро за серой громадой кораблестроительного института, похожего на лайнер, покажется Глашин дом.
Расставаться с девушкой не хотелось, и вообще казалось абсурдным покидать свое родное, теплое…
– И все же? – спросил он, кажется, довольно сварливо.
– Как сказать… Много работы.
– Некогда, что ли?
– Получается так. Не хочу хвастаться, но старшие товарищи говорят, что я могу многого добиться, а в хирургии для этого требуется вся жизнь. Ни на что другое уже не остается.
Федор повернул на Глашину улицу.
– Вы помните? – удивилась девушка.
– Конечно! Слушайте, Глаша, а зачем же вы выбрали такую профессию?
– Какую?
– Мужскую.
– Мне было интересно.
– И вы сознательно пожертвовали семейным счастьем, что ли?
Глаша снова засмеялась:
– Особого выбора у меня, можно сказать, и не было.
– Почему?
– Я как-то не пользовалась успехом у молодых людей.
Федор хотел сказать какой-нибудь дежурный комплимент, но промолчал.
Проехав мимо двора, где на детской площадке гомонила компания подростков, он остановил машину возле парадной девушки.
– Ну вот, Глашенька, приехали… Так не хочется вас отпускать.
– Да?
– Да. Посидим немножко?
– Хорошо.
Федор взял ее руку в свои. Маленькая крепкая кисть с коротко обрезанными ногтями без всякого лака, на тыльной стороне кожа немного шершавая.
– Я все время о вас думал.
– И я.
– Правда?
Глаша кивнула.
– Так давайте снова увидимся?
Глаша улыбнулась:
– Федор, я согласилась встретиться с вами, только чтобы понять, что вы просто посторонний мужик из самолета, и все.
– И я ровно для того же самого.
– И как?
Федор отрицательно покачал головой.
– Аналогично. Поэтому лучше не надо. Это как рак, лучше вырезать на ранней стадии.
Федор выпустил ее руку, быстро вышел из машины и помог Глаше.
– До квартиры провожу?
Она кивнула.
В парадной снова было пусто, темно и гулко. Кнопку вызова лифта дочерна оплавила чья-то услужливая рука, а о том, что там внутри, Федор не хотел даже думать, поэтому они с Глашей стали подниматься по лестнице.
– Как не хочется расставаться с вами, Глаша, – сказал он в спину девушке.
– Мне тоже, но надо перетерпеть.
– Надо.
Она остановилась возле своей двери и обернулась к Федору. Ключи из сумки не доставала.
– Вы боитесь, что я войду у вас на плечах?
– Что?
– Втолкну вас в квартиру, когда вы откроете.
– Ах это… Нет, я боюсь, что сама позову вас к себе.
– А вы?
– Не позову.
– Понятно. Что ж, давайте прощаться.
Глаша улыбнулась, и Федор затосковал.
– Так странно. Никогда не верил в любовь с первого взгляда…
– Я тоже.
– Все, ухожу.
Федор хотел поцеловать ей руку, взял, поднес к губам. От пальцев чуть слышно пахло какой-то химией, и это неожиданно остро напомнило ему детство.
Он приложил мягкую ладонь к своей щеке, Глаша шагнула ближе, и через секунду они уже целовались.
Федор отступил первый. Еле выговорил:
– Прощайте, Глаша, – и быстро, не оглядываясь, спустился вниз.
В машине он долго сидел, не мог прийти в себя. Думал, что сейчас Глаша увидит в окно, что он не уезжает, и спустится к нему, и не понимал, ждет этого или боится.
Она забыла цветы. Федор положил их на поребрик и уехал.
Федор был умный человек и не позволял подростковым эмоциям захватить свой разум только на том основании, что они опоздали лет на тридцать. Он слишком многого добился, чтобы теперь пустить все под откос ради… Да и черт его знает, ради чего, ведь смешно говорить о любви к женщине, которую видел два раза в жизни! Да, Глаша умненькая, милая, серьезная девушка, но это просто так совпало, что в момент, когда он сел рядом с нею в самолете, его настигла гормональная буря. Многие мужики в его года творят черт знает что, потому что принимают начало старения за великие чувства, но он такой ошибки не допустит, а будет угасать как мужчина, спокойно и с достоинством.
Судьба будто толкает его под руку, Федя-Федя, многого у тебя не случилось в свое время, так возьми теперь! Любовь, романтику, нежность хотя бы попробуй, пока жив, а то потом будет совсем поздно.
Нет, спасибо, не нужно.
