– Гортензия Андреевна, но Михаил Семенович же говорит правильные вещи! – взвилась Ирина. Ее задело, очень задело то, что открывшая ей на многое глаза книга подвергается таким несправедливым нападкам – да еще того человека, которого она так уважает.
Учительница снова покачала головой, вздохнула, поправила Володе чуть съехавшую набок кепочку и предложила:
– Давайте поспорим, если хотите.
– Давайте! – охотно согласилась возбужденная Ирина.
– Только сразу предупреждаю – я ваши доводы осмысливать не собираюсь, поэтому если вы так же не настроены воспринимать мои, то наш разговор не будет иметь никакого смысла. Диалог глухой стены с глухой стеной не более чем напрасная трата энергии.
Ирина засмеялась:
– Нет, я послушаю. Хотя бы потому, что мне его идеи показались настолько здравыми, что я просто ума не приложу, за что вы удостоили труд Башмачникова званием омерзительного пасквиля.
– Да, одна здравая идея есть. Надо уважать личность ребенка и не использовать его как помойное ведро для своих отрицательных эмоций. Но это и так понимают все нормальные люди, размазывать сию незамысловатую мысль на целую книгу совершенно не обязательно.
– Чтоб дошло до тех, кто не понимает, – буркнула Ирина.
– В том-то все и дело! Да, возможно, подобные книжонки надо выпускать для родителей, чтоб предостеречь от ошибок в воспитании, но Михаил Семенович-то пишет для детей! Для выросших детей, и совершенно беспардонно давит на все болевые точки, включая в них чувство жалости к себе. Ах, ведь так приятно вдруг узнать, что ты такой хороший, а плохие все вокруг, это они во всем виноваты, а вовсе не замечательный и безупречный ты. Ты сделал все, что мог, ты молодец, так что теперь отдохни и делай то, что хочешь. Ты достаточно страдал, теперь твоя задача – наслаждаться. В самом деле, кто не заглотит эту сладкую приманку? Она ведь такая вкусная, такая аппетитная, что абсолютно не хочется думать, что яда в ней намного больше, чем во всех плохих родителях на планете, вместе взятых.
– Но есть родители, и их немало, которые наносят психике своих детей непоправимый вред. Можно сказать, калечат их. Неужели эти дети не заслуживают утешения, хотя бы не имеют права знать, что они ни в чем не виноваты?
– Имеют, Ирочка, безусловно, имеют.
– Я считаю, что Михаил Семенович совершенно прав, когда говорит, что человек должен любить себя, даже если его не любили родители.
– Да прав, прав… – кивнула Гортензия Андреевна, – только он бестрепетной рукой ставит знак равенства между любовью и жалостью к себе, а между тем это абсолютно разные, даже диаметрально противоположные понятия. Жалость к себе, Ирочка, – это самое губительное, самое разрушительное чувство, которое только можно себе представить, и лично мне очень страшно видеть, как оно набирает в народе популярность.
– На мой взгляд, лучше уж жалеть себя, чем ненавидеть, – заметила Ирина.
– А это одно и то же, – парировала учительница, – представьте, что вы заблудились в лесу, и вам надо идти вперед. Через какое-то время вы устаете, и вам так становится себя жаль, что вы садитесь отдыхать. Ведь вы, бедненькая, несчастненькая, совсем выбились из сил, да и вообще зачем над собой издеваться, вас же скоро найдут и спасут. Может быть, вас и в самом деле ищут, но такие же люди, как и вы, и они тоже себя жалеют, поэтому лишний шаг в глубь леса не сделают, и в результате вы погибнете.
– Ладно, я поняла, – мрачно сказала Ирина, – жалеть себя очень плохо, но хотя бы можно разрешить человеку не испытывать вину за родительские ошибки?
Гортензия Андреевна вздохнула и с необычной нежностью погладила Володю по руке.
– У меня нет детей, – сказала она тихо, – не знаю, как бы я их воспитывала, какие травмы им нанесла… Всю жизнь я только наблюдала за другими и с уверенностью могу сказать только одно: беда, когда у матери жирная жопа.
Ирина остановилась, не зная, чему больше поражаться: бранному слову, вылетевшему из уст учительницы, или тому, как она резко перешла на личности.
– Ну вообще-то я уже достаточно похудела, – буркнула она.
Гортензия Андреевна расхохоталась:
– Ира, я в метафорическом смысле. Когда рождается ребенок, он требует пространства. Надо немножко подвинуться, уступить ему, но бывают семьи, где мать собою заполонила все, а ребенок, грубо говоря, растет под лавкой. Не выпрямиться ему, не встать… Любопытно, что как раз такие бабы считают себя самыми самоотверженными матерями и в их картине мира все наоборот. Ребенок везде, а они – жалкая точка, и объяснить им, что это не так, бывает чрезвычайно трудно, а чаще невозможно. В таких семьях вырастают эмоциональные калеки и зачастую так под лавкой и проводят всю жизнь. Это очень печально.
– Вот видите! Как раз таким книга Башмачникова…
– Только дальше их откинет на обочину жизни, – перебила Гортензия Андреевна, – еще раз повторяю, подобные книги надо писать для родителей, вести среди них просветительную работу, вдалбливать людям в головы, что они родили не себе ребенка, а миру человека. Я на первом родительском собрании всегда говорю: как младенец не может вырасти без заботы взрослых, так и духовно он не сформируется правильно без их поддержки. Вы же не думаете, что если пристыдите Володю за мокрые штанишки, то он быстренько сам поменяет себе подгузник?
Ирина рассмеялась, представив себе эту картинку.
– И кашку он себе тоже не сварит, пока не подрастет. Это все понимают, но в отношении нравственного развития почему-то людям кажется, что достаточно малыша унизить и отругать, как он сразу превратится в высокодуховную личность. Но приводит это только к тому, что ребенок, как дитя безответственных алкоголиков, привыкает жить в грязи и голоде, вот и все. А когда спрашиваешь родителей, почему не наставляете, в ответ знаете что слышишь? «Сам должен понимать!» – Гортензия Андреевна невесело усмехнулась. – А кому должен, что понимать, эти суровые люди объяснить уже не могут. Должен – и все. Сам меняй себе подгузники, сам кормись, чем хочешь, но перед нами предстань чистеньким и круглощеким пупсиком, тогда мы, так и быть, тебя полюбим. Вообще есть три страшные идиомы, которые ни при каких обстоятельствах нельзя говорить людям вообще, а детям особенно. Это: «сам должен понимать», «да как ты смеешь» и «тебя надо проучить».
– А еще «да что ты о себе возомнил!» – подхватила Ирина.
– Точно, точно! Хотя, на мой взгляд, это частный случай «как ты смеешь!». В общем, уберите эти фразы из своего лексикона, целуйте ваших детей каждое утро и каждый вечер, помните, что не идеальны ни вы, ни они, и все. Этого достаточно. Умных книг читать уже не нужно.
Володя задремал, пришлось опустить спинку коляски и расправить навес, чтобы солнце не било ему в глазки. Что ж, на послеобеденный сон можно не рассчитывать, никаких сегодня спокойных посиделок с кофейком и вязанием.
– Нет, я сразу предположила, что книга вам не понравилась, – вздохнула Ирина, – и понимаю, почему она напечатана таким скромным тиражом и не переиздается, несмотря на бешеную в народе популярность. Михаил Семенович концентрирует внимание на личности человека, на его «я», а у нас всю жизнь было принято выносить личность за скобки, не учитывать, и вообще плевать на конкретного человека ради мифического общего блага. Конечно, это крамола, но вы же сейчас, по сути, говорите то же самое, что и он, только более конкретно.
