Гортензия Андреевна покачала головой:
– Как бы вам объяснить, Ирочка… Вы знаете, что такое диалектика?
– В общих чертах. В самых общих. От изучения философии у меня сразу начинает дымиться мозг.
– А как же вы сдали кандидатский минимум?
– Вызубрила и сразу забыла.
– Я тоже, конечно, не титан философской мысли, но считаю, что личность проявляется прежде всего в заботе о других и этом самом пресловутом общем благе, которое так у вас, несчастной современной молодежи, в зубах навязло, что вы не хотите о нем думать. В первую очередь человек – это умение ставить общие интересы выше личных, а собственные хотелки должны занимать в структуре личности скромное и далеко не самое почетное место.
Ирина промолчала. Можно, конечно, сейчас завопить про свободу мысли и свободу слова, но это будет демагогия, на которую жалко тратить время.
– Ладно, ладно, скучный разговор, – улыбнулась Гортензия Андреевна, – даже вот кавалера нашего укачали. Чем сыпать лозунгами, лучше я приведу вам весьма поучительный пример, а заодно и узнаете, почему я не хотела обращаться к Макарову за помощью.
– О?
– Да, Ирочка, я старая женщина, точнее даже старая дева, по меткому определению его супруги, что мне еще остается, кроме как сплетничать. Другие-то удовольствия все мимо прошли, жизнь впустую… Эх! – Гортензия Андреевна поцокала языком и ухмыльнулась. – Итак, представьте себе первоклассницу, которой строго-настрого запретили бегать по помытому полу. Она совершенно точно знает, что, как только ступит одной ножкой на мокрый паркет, тут же, как в сказке, немедленно сделается исчадием ада, чудовищем и проклятой эгоисткой, которая плюет на всех и вообще недостойна того, чтобы жить.
– Знакомо, – усмехнулась Ирина.
– Вот вы говорите, что личность выносится за скобки, а между тем в воспитании детей она именно что в центре внимания. Ежесекундная оценка: ты такой, ты сякой, а между тем ведь у человека, даже маленького, есть свобода воли, которая в первую очередь позволяет ему быть таким, каким он хочет. Я считаю, что надо оценивать поступки, а в душу не лезть. Взрослому мы только натопчем, а ребенку можем все переломать.
– Так Башмачников…
– Не перебивайте, пожалуйста, дослушайте.
– А, так это не все?
– Только начало. Дальше происходит вот что: мать намывает пол, оставляя дочку сидеть на диване, пока не просохнет, а сама отправляется в магазин, но на полдороге обнаруживает, что забыла кошелек. Возвращаться не хочется, и она из автомата звонит дочери, чтобы та ей этот кошелек принесла. Дочь слышит звонок, но она сидит в комнате, а телефонный аппарат в коридоре. По воздуху она летать не умеет, а наступить на пол – это все равно что сразу провалиться в геенну огненную. Девочка мужественно игнорирует звонки, а мама в автомате бесится. Ей не важно, что ребенок выполняет ее же собственный приказ, главное – она устала, а из-за несообразительности тупой девки придется возвращаться домой. Она тут уродуется, полы моет, в магазин ходит, а эта дрянь на диване расселась. Ну ничего, сейчас она узнает, как на звонки родной матери не отвечать! Вот это я и называю, Ирочка, «жирная жопа»: мой гнев, мои эмоции, мои желания превыше всего. Хотя в физическом плане супруга Макарова очень стройная и чрезвычайно красивая дама. В общем, она возвращается домой и выкатывает ребенку по первое число. Ты должна была сообразить, что это я звоню, и подойти! И вообще ты все поняла, а трубку не взяла мне назло! Естественно, у девочки шесть за семь, она понимает, что наказание бывает не только несправедливым, но и непредсказуемым, схлопотать можно за все, что угодно, и даже вообще ни за что, если мама не в настроении, а не в настроении она почти всегда. Энергия, которую дети должны тратить на учебу и развивающие игры, вся уходит на тщательное наблюдение за матерью, улавливание самых тонких оттенков ее поведения, а также на выбор собственной тактики, чтобы избежать наказания. Там, где ребенок должен весело и вприпрыжку мчаться по широкой, залитой солнцем дороге, эта девочка бредет словно по топкому болоту. Естественно, малышка становится рассеянной и неусидчивой. Падает успеваемость. Заметив это, мадам Макарова, как всякая ответственная мать, начинает орать на ребенка, всячески стыдить и угрожать, а когда не помогает, объявляет бойкот. Когда не помогает и это, мадам некоторое время пребывает в шоке, как же так, она ведь настолько идеальна, что не могла произвести на свет никого, кроме круглой отличницы. И к воспитанию подходит ответственно, контролирует и ругает ребенка, не щадя сил, выложилась на всю катушку. Дочка просто обязана занять пьедестал первой ученицы, однако ж нет!
Гортензия Андреевна азартно хлопнула в ладоши.
– Я слышала, что преуспевают в жизни как раз троечники и даже двоечники, – заметила Ирина. Она немножко стыдилась, что мало пристает к Егору с учебой.
– Совершенно верно. Ребенок должен узнать не только сладость победы, но и горечь поражения и понять, что если он проиграл, то жизнь не кончается, а просто идет немножко иначе, чем он хотел, и это не так уж и страшно, а порой и вовсе хорошо. Так вот. Воплощенный идеал всего и вся Макарова делает совершенно логичный вывод, что, поскольку она априори непогрешима, то виновата учительница, и на всех парах мчится в школу с претензиями – отчего я предвзято отношусь к ее ребенку и занижаю девочке оценки? Я начинаю разбираться, потому что мне самой причины падения успеваемости очень способной девочки были не ясны. Вызываю ребенка на разговор. Девочка запирается, но сами понимаете, Ирочка… – Гортензия Андреевна вздохнула, – помнят руки-то. Узнаю и про пол, и про менее вопиющие случаи. Утешаю ребенка, как могу, вызываю мамашу на беседу. Источник свой, конечно, не сдаю, так осторожненько пытаюсь объяснить, что с детьми все происходит по законам физики. От недостатка давления личность не формируется, но от избытка – ломается. Будьте мягче, терпимее, прислушивайтесь к ребенку, не одергивайте каждую секунду, и все наладится. Но куда там! Будет ей еще какая-то старая дева указывать, как надо воспитывать детей, смешно даже! Помню, она так приосанилась, губки свои красивые поджала, причесочку поправила и говорит ледяным тоном: «Учите ваших учеников, а мне нотации читать не надо. Это в ваши обязанности не входит!»
Ирина присвистнула. А жена Макарова отчаянная женщина! У нее самой никогда не хватило бы наглости заявить такое в лицо не только Гортензии Андреевне, но и менее матерому педагогу.
– Разговаривать с ней было бесполезно, – продолжала Гортензия Андреевна, – любые аргументы разбивались о броню самовлюбленности, и я попала в достаточно сложное положение. Девочку было очень жаль – жаль, что ей в столь юном возрасте приходится принимать на себя весь груз психологических, а возможно, и психиатрических проблем своей матери, но чем я могла помочь? Особое отношение к ученику для меня неприемлемо ни при каких обстоятельствах. Пыталась отцу донести мысль, что девочка тонкая, ранимая, чрезвычайно совестливая, такого ребенка лучше ни за что похвалить, чем за дело отругать, но куда там… У меня вообще создалось такое впечатление, что ему все это глубоко до лампочки. Он кормилец семьи на ответственной должности – и этого вполне достаточно.
