Тем утром, столкнувшись с недоумением пациентки, Уэйнепль отшутился:
– Я не смотрю на вас, потому что вы настолько прекрасны, что я даже застеснялся.
Оба посмеялись, а когда неловкий момент миновал, Уэйнепль уверенно прошел к своему столу и начал расспрашивать женщину о боли в коленях.
Все началось около года назад, сказала она ему, и с тех пор становилось только хуже. Она обратилась к семейному врачу. Он направил ее к хирургам. Двое хирургов, с которыми она консультировалась, рекомендовали операцию. Но ей не хотелось ложиться под нож, и поэтому пациентка пришла к Уэйнеплю.
– Я сбросила пятнадцать килограмм, и это помогло, но недостаточно. Ходить мне очень трудно. Приходится опираться на палку.
Она жаловалась также на боли в запястье, возникшие пару недель назад. Пока женщина рассказывала, Уэйнепль сидел за столом, склонив голову набок и глядя ей прямо в глаза – полный внимания. Он задал несколько вопросов и что-то записал у себя в блокноте. Со своего места я не видела, что он пишет, но обратила внимание, что врач помогал себе большим пальцем левой руки, отмечая положение ручки на странице, пока записывал ее жалобы.
Познакомившись с историей болезни и предписаниями других врачей, он попросил пациентку пересесть на кушетку, стоявшую в другой половине кабинета. Я наблюдала за тем, как он ловко ощупывал и поворачивал ее плечевые суставы, локти, запястья и кисти, чтобы отыскать источник боли.
– Вот здесь сильно болит, – сказала она, когда он взял ее за кисть.
– Здесь? Ясно. Хмм…
С закрытыми глазами Уйэнепль слегка ощупал руку, чтобы определить, где именно болело.
– Боль между ulnar stylus [так называется выступающая косточка на внешней стороне запястья] и pisiform [самая дальняя кость запястья]. Хмм… Онемение? Слабость? (Нет и нет). Похоже на растяжение локтевых коллатеральных связок. Травм не было? (Нет).
Уэйнепль переходит к коленям. Оценивает их подвижность – судорожные вздохи пациентки свидетельствуют о том, какую боль причиняют ей даже обычные движения. Ощупывает щиколотки и стопы, ищет признаки отечности и нестабильности суставов. Просит женщину лечь на спину, чтобы проверить тазобедренный сустав. Иногда бывает, что боль оттуда отдается в колени. Но не в ее случае. Движения тазобедренных суставов не причиняют ей боли.
Они возвращаются к столу, и Уэйнепль помогает пациентке сесть. Боль в запястье вызвана, судя по всему, растяжением – вероятно, из-за усилий, с которыми ей приходится вставать. Однако необходимо убедиться, что это не перелом. В запястье есть мелкие кости, переломы которых проявляются только болью – следует сделать пациентке рентген. Насчет коленей – он должен изучить отчет о рентгеновском обследовании, сделанный ее хирургом-ортопедом. На данный момент рекомендована физиотерапия, «Напроксен» (противовоспалительное) и пищевая добавка с глюкозамином и хондроитином, которая продается без рецепта в магазинах здорового питания. Он вкратце описывает ее действие: «Исследования показали, что комбинация глюкозамина с хондроитином не восстанавливает суставы, но может облегчать боли в коленях. Если это поможет вам двигаться, почему бы не попробовать?»
Пока он говорит, я обвожу глазами кабинет. Неудивительно, что Анна поначалу не поняла, что доктор слепой. Ничто ни в нем самом, ни в его офисе не говорит о его инвалидности. Помимо обычных дипломов в рамках, стены кабинета увешаны картинами, фотографиями и плакатами. На полках медицинские справочники. Уэйнепль ходит в очках, но не темных, а самых обычных. Глаза его обычно направлены на лицо пациента – пока тот не двигается. Единственным указанием на его слепоту являются две белые палки, прислоненные к книжному стеллажу.
Перед уходом пациентки Уэйнепль диктует письмо к ее врачу. Он с легкостью вспоминает все, что она ему рассказала, и подытоживает ее историю.
«Так пациенты видят, что у меня нет секретов и что я все помню. Пострадали мои глаза – но не мой мозг. И, конечно, если я сделаю ошибку, пациент сможет меня поправить».
Я украдкой заглядываю в записи, которые он сделал, пока слушал женщину. Прочесть их невозможно – не потому, что у него, как у всех врачей, ужасный почерк из палочек и галочек, которые надо потом расшифровывать. Несмотря на то, что он честно пытался писать крупно и разборчиво, строки налезают одна на другую – на странице единая полоса из жирных, нечитаемых линий. Я удивлена. Очень легко было забыть, что он не видит. К счастью, он не зависит от этих каракулей: обычно Уэйнепль диктует все необходимое сразу после осмотра, и отпечатанные материалы заносятся в карту. Если по какой-то причине надиктовать не удается, уверенно сообщает мне он, секретарь восстанавливает данные по его записям. Я воздерживаюсь от комментариев. Он не видит, на что похожи его записки, и я считаю, что не мне ему это разъяснять.
Визит подходит к концу. Уэйнепль вызывает секретаршу, и та выписывает рецепты и направление на физиотерапию. Прикладывает руку Уэйнепля к листам, чтобы тот поставил в нужном месте свою подпись, и провожает пациентку к своему столу, чтобы назначить следующий прием. В целом все прошло совершенно как обычно.
Когда пациентка уходит, я спрашиваю Уэйнепля, почему он не сообщил ей, что слеп, до того как она вошла – чтобы избежать неловкости. Его мой вопрос искренне удивляет.
– А зачем? – спрашивает он. – Предупредил бы, будь это важно для моей работы, но это же не так.
Потом, с хитрой улыбкой, добавляет:
– Если я отыщу пациента, то, скорее всего, смогу ему помочь. Добраться до него – вот что в моем случае самое трудное.
– Осмотр действительно очень важен, но осматривать можно не только глазами, – говорит Уэйнепль. Он хороший слушатель и гордится своей способностью опрашивать пациентов, узнавать от них самих, что с ними происходит. Он считает себя экспертом по осмотру скелетно-мышечной системы.
– Я знал, что ослепну, и с учетом этого сделал свой выбор, – рассказывает он. – В частности, выбор специальности. Думаю, я отличный доктор, который, так уж вышло, оказался слепым. Я не знаю, что было бы, работай я в другой сфере.
Что же отличает его специальность?
– Многое. Во-первых: ко мне обращаются пациенты, проблемы которых я могу выявить напрямую. Хирург или офтальмолог из меня был бы плохой – им надо видеть, чтобы выполнять свою работу. Я же могу полностью положиться на свои руки, уши и, самое главное, мозг.
Сравнивая его практику со своей, я начинаю понимать, почему специализация позволила ему преодолеть ограничения, накладываемые инвалидностью. Пациенты, которые к нему приходят, страдают от боли, но это хронические случаи, а не острые. Рука или нога, на которую они жалуются, вряд ли сломана, воспалена или кровоточит. Он не такой доктор. Хронический характер их проблем дает ему время на тщательную диагностику, а та позволяет подобрать эффективное лечение.
Тем не менее бывают случаи, когда слепота затрудняет ему постановку диагноза. Уэйнепль рассказал мне о пожилой женщине, которая обратилась к нему для реабилитации после операции по замене тазобедренного сустава. До того она была активной и здоровой – мешала только боль в бедре. После операции у нее сохранялась слабость, было нарушено равновесие, даже после нескольких недель реабилитации. Ей приходилось опираться на ходунки, чтобы не упасть, а упражнения на выносливость давались пациентке с трудом. Уэйнепль, удивленный, провел повторный осмотр. Швы от операции заживали хорошо. Сустав был полностью подвижным. Сила и рефлексы оставались в норме, и все же пациентка не могла самостоятельно ходить.
