Мой муж крепко сжал мне руку, услышав мое имя, и я, пока читали мою биографию, прошла через ряды стульев и дальше по проходу к кафедре, надела хрустящий белый халат и заняла свое место в ряду однокашников. Наши лица светились от гордости и восторга. Когда прозвучало последнее имя, все сотрудники факультета и члены семей зааплодировали. Это был удивительный момент.
Свой первый стетоскоп я получила в гораздо менее торжественной обстановке. После церемонии мы должны были закончить с регистрацией: разделавшись с заполнением бланков, мы получили расписания и ключи от почтовых ящиков. Те уже были переполнены разными вступительными материалами – листовками с перечислением курсов и учебных пособий, дополнительными бланками для записи в библиотеку и получения идентификационных карт, правилами и руководствами, скидочными картами из местных магазинов и рекламой медицинских товаров – среди них и был стетоскоп.
Стетоскоп, собственно, тоже был рекламой – подарком от Eli Lilly. Получи я его сегодня, я отнеслась бы к такому подношению совсем по-другому, но тогда я не придавала значения подобным попыткам влияния со стороны фармацевтической индустрии. Он лежал в небольшой белой коробочке с названием производителя, выписанным изящным шрифтом. Она напоминала упаковку из ювелирного магазина. Я отложила в сторону все остальное и взяла коробочку в руки. Стетоскоп лежал внутри, аккуратно уложенный в специальную рамку из черного картона.
Вынув его оттуда, я удивилась тому, какой он тяжелый. Диск на конце сверкал полированным хромом. На диафрагме тоже красовался логотип фирмы – но в тот первый момент я его не заметила. Блестящая серая резиновая трубка, идущая от диска, разделялась надвое и заканчивалась изогнутыми хромированными дужками с серыми наконечниками. Несмотря на элегантный вид, инструмент выглядел утилитарным, и все равно он очень мне нравился. Для меня он имел куда большее значение, чем белый халат, выданный на утреннем сборе. Это было реальное подтверждение того, чем я собиралась заниматься, доказательство, что дальше меня ждут настоящие пациенты и лечение – мы связаны с ними, как этот диск с наконечниками для ушей.
Сейчас, вспоминая тот день, я думаю, что тогда впервые получила представление о роли физического осмотра. Белый халат, символ науки, знаний и прогресса, был в центре официальной церемонии. Стетоскоп, символ физического осмотра тела, нашей роли целителей, был просто безделушкой – бесплатным подарком.
Дома, после первого дня учебы, я снова вынула стетоскоп из коробки. Серебристые дужки перекрещивались и смыкались, напоминая ноги танцовщицы в первой позиции. Я вставила мягкие резиновые наконечники в уши, ожидая, что они сразу станут на место. Ничего подобного. Я вытащила их и внимательно осмотрела. Попробовала еще раз. По-прежнему неудобно. Я перевернула стетоскоп, так что наконечники уставились на меня, словно косые глаза подвыпившего матроса. Попыталась снова. На этот раз они легли точно, повторяя контуры моего уха, и все внешние звуки для меня пропали.
Я приложила серебристый диск к своему сердцу, склонив голову, и прислушалась. Но не услышала ничего. Постояла немного – по-прежнему тишина. Что еще не так с этим стетоскопом?
Я сделала глубокий вдох. И услышала. Вдохнула снова. Звук был четкий, словно шум ветра, проходящего через трубу. Я продолжала стоять, прислушиваясь. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем я даже не расслышала, а скорее почувствовала негромкое ритмичное давление на барабанные перепонки. Я сосредоточилась на нем, и вот – наконец-то – уловила хорошо знакомое «тук-тук». Слушать через стетоскоп надо было совсем по-другому.
Все оказалось не так просто, как я думала.
Совсем другим утром, почти двести лет назад, в Париже молодой врач с прелестным именем Рене Теофиль Гиацинт Лаэннек столкнулся с проблемой: ему надо было обследовать сердце весьма пышной молодой особы с болями в груди. На дворе стоял 1816 год. Проблема была одновременно и технической, и этической: как ее осмотреть? Недавно возникшая практика прикладывать ухо непосредственно к груди пациента в данном случае вряд ли принесла бы результаты, зато уж точно оскорбила бы даму. Прочие техники осмотра, также открытые в последнее время, например, пальпация (прощупывание груди с целью уловить сердцебиение) и перкуссия (постукивание по груди, как по спелой дыне), он уже использовал, но они ничем не помогли, «по вине большого количества избыточного жира», как выразился Лаэннек.
«И тут я вспомнил широко известный акустический феномен, – писал он много лет спустя. – Если приложить ухо к одному концу бревна, постукивание по другому концу будет хорошо слышно. Я подумал, нельзя ли применить это правило и к человеческому телу. Взял блокнот, свернул его в трубку и приложил один ее конец к прекардиальной области [груди], а к другому поднес свое ухо и с большим удивлением и радостью услышал сердцебиение, причем гораздо более выраженное и отчетливое, чем при простом прикладывании уха».
Польза новоизобретенного устройства, получившего название стетоскоп (от греческого stethos – «грудь»), была для Лаэннека очевидна. Оно первое позволило «заглянуть» внутрь живого организма. Устройство так хорошо передавало звуки из грудной клетки в ухо врача, что Лаэннек посвятил всю свою дальнейшую карьеру изучению возможностей данного инструмента и принципов работы человеческого тела, выявленных с его помощью.
Во времена Лаэннека болезни классифицировались в первую очередь на основании симптомов. Диагноз ставили по описанию субъективных ощущений, изложенному больным. Врачи не осматривали пациентов – они беседовали с ними. Таким образом, заболевание воспринималось как особый набор симптомов, с учетом их проявлений, тяжести и повторяемости. Физические признаки – получаемые путем измерения пульса, прикосновений, визуального осмотра кожи и выделений организма – тоже учитывались, но в гораздо меньшей степени.
На пороге XIX века в медицине сформировались две идеи, тесно связанные между собой, которые навсегда изменили ее облик. Первой было растущее понимание того, что заболевание возникает из-за нарушения функционирования определенных органов. Итальянский врач и преподаватель анатомии Джованни Баттиста Морганьи опубликовал книгу под названием «О положении и причинах болезней на основании анатомии» за несколько лет до рождения Лаэннека. Этот революционный трактат содержал подробные иллюстрации с изображениями больных органов и связывал данные аномалии с клиническими проявлениями болезней. Обнаружение связи между больными органами, скрытыми внутри тела, и очевидными заболеваниями привело к возникновению второй идеи: если болезни вызваны дисфункциями органов, то их нельзя идентифицировать по симптомам – слишком многие болезни проявляются одной и той же симптоматикой. Если пациент не может различить, какой орган у него болит, то врач – так было и остается – должен найти какой-то способ выявить источник болезни, не опираясь на слова пациента. Для этого врачи стали обращаться непосредственно к организму – то есть прибегать к физическому осмотру.
Новое поколение врачей не собиралось полагаться на ненадежные рассказы больных. Они утверждали, что болезни следует классифицировать, базируясь на тех проявлениях, которые можно увидеть, нащупать, ощутить на вкус и на запах либо услышать – то есть на симптомы, поддающиеся объективному наблюдению и не зависящие от субъективного мнения пациента.
