«Узнай! Вот и сделай этот шаг прямо сейчас, как он! — внезапно подумал он. — Сделай легко и весело, как решил делать все. И сразу «встанешь на его место»! Точно встанешь. А Мари придет и теперь уже будет хоронить тебя».
И эта сотня метров под ним притягивала и уже не пугала… Вот что он заставил испытать своего друга когда-то! Тот ждал своих денег до последнего дня и потом, когда обратился к нему, был уверен, что он поможет. Он для его друга был той самой стеной, которая защитит, в конце концов, спасет его, и друг, поборов свою гордость, подойдет и обопрется. Прислонится к этой стене и спасет свою честь! И вдруг она отталкивает его и бросает сюда, в эту пропасть!
«Теперь сделай сам этот шаг!»
Мы в ответе за него.
Мы в ответе за каждый наш шаг, каждую мысль, каждый взгляд наш, за все, за каждое слово, и вздох, и даже за то, что еще не сделали. Или, скорее, могли бы сделать. И почему он всегда думал только о себе, о Мари — и никогда о нем, своем друге? И только теперь он понял, что это равнодушие — оно убивает. И лучше сделать что-нибудь иной раз, чем не сделать вообще ничего. И еще понял, что теперь он будет отвечать еще и за этот шаг туда, в пропасть. И за этого русского тоже. И сколько еще потом жизней понадобится…
Он отшатнулся… Нет, он должен достойно все это закончить и сделать это сейчас, в этой стране, в этой жизни, вернуть себе Мари. И он избавится от своего тяжелого груза.
— Месье, Вы не сделаете этого!
— Простите?
Перед ним стоял маленький француз и держал его за руку.
— Я не знаю, что толкает туда человека, который только что выиграл миллионы. Но я не дам сделать Вам этого… У меня значительно больше причин для такого поступка, и все же я здесь и не собираюсь покончить с собой.
Тут он узнал этого маленького человечка в черном смокинге. Тот стоял рядом с ним за тем самым столом и повторял его ставки.
— А что случилось с Вами? Ведь Вы, как я помню, тоже недавно радовались своему выигрышу?
— Да, месье. Но нужно было остановиться, как и Вы, а я сделал после Вашей игры еще две ставки.
— И?
— И проиграл все.
— Я Вам благодарен за Ваше участие, но не собирался бросаться туда, вниз.
— Простите, месье?.. Но мне показалось…
— Да, Вам правильно показалось, я не хотел прыгать сам, а хотел отправить туда с обрыва этот саквояж.
Маленький человек заволновался.
— Туда? Вниз?..
— Именно туда…
— А можно посмотреть?
— Что посмотреть?
— Ну, на эти деньги…
Он открыл портфель, и сто пачек с новенькими пятисотенными купюрами приковали внимание его спасителя… Тот завороженно смотрел на деньги, а он смотрел на него. И ему показалось, что они сейчас смогут решить проблемы друг друга.
— И Вы их сейчас выкинете с этого обрыва?
— Да, если Вы не избавите меня от них.
— Простите?
— Здесь пять миллионов. Вам нужны эти деньги?
— Я не знаю, что Вам ответить… Постойте… Не бросайте… Да! Конечно!.. Но я не понимаю…
— А Вам и не нужно ничего понимать. Вы мне хотели оказать сейчас услугу и спасти меня? Я в свою очередь хочу отблагодарить Вас и вручить этот саквояж. Вы на это согласны?
— Да!..
— Но с одним условием. Вы их должны потратить на благое дело.
— Да! Месье, конечно… Но я не понимаю…
— Так берите, пока я не передумал! — закричал он.
Тот вскочил, схватил чемодан и кинулся прочь. И бежал так быстро от этого русского, насколько могли нести его маленькие ножки. А русский стоял у края обрыва и хохотал. Француз отбежал на сотню метров и остановился, снова показывая ему на чемодан. Словно не верил и опять спрашивал разрешения. А он хохотал еще громче и махал ему рукой.
— Проваливай!
И тогда маленький, но прыткий француз уже уверенной быстрой походкой засеменил прочь. А он уже не сомневался, куда тот идет. Туда и только туда. Куда ведут все дороги в Монако? Конечно, в казино! Теперь он был спокоен. Он вернул назад все эти деньги! Все — до единого цента!
10
Теперь он не летел, а медленно катил по этим полям и холмам, почти не давил на педаль и не радовал свою машину той сумасшедшей гонкой. Он ехал и думал. И перед ним уже стояли не эти любимые руки и не ее глаза, а стояла та пропасть, от которой он едва отошел. Он не смог сделать шаг, который с того обрыва сделали многие. За те сотни лет жизни этого казино они проигрывали и шли туда, к обрыву, и потом дальше, куда-то вниз, в пропасть, в неизвестность… Что с ними сейчас? Как искупают они этот шаг?
Снова деньги. Почему когда их мало или нет вообще, ты бескорыстен и чист перед своей совестью? Почему когда они появляются у тебя, сразу, будто взамен, отбирают частицу твоей души, и ты уже не имеешь друзей и завидуешь тому алкашу, который готов снять с себя последнюю рубашку? Не имеешь женщины, а лишь покупаешь ее тело. И уже не имеешь ничего. Потому что все, что не имеет цены, теперь теряет смысл. А оказывается, то, что этой цены не имеет, бесценно! И никакие деньги уже не помогут. И теперь эти глаза — нет, не любимой женщины, а его друга, того единственного, спустя столетия — глаза друга стояли перед ним и не давали покоя. И он очень хорошо понимал Мари, которая не могла быть с ним, потому что и она не могла до сих пор переступить через этот взгляд ее брата. Закрыть на это свои красивые, и такие добрые, и грустные глаза. Как можно искупить то, чего не вернуть? Где предел той совести, которая мучит их? И уже вторая жизнь проходит, а ей все мало… И если все это когда-то закончится, насколько аккуратно теперь он будет идти по этой земле, делая каждый свой шаг в эту неизвестность, которая всегда сможет вернуться потом к нему?
И что же теперь делать — бояться? Не идти и не жить? А может, просто научиться любить? И тогда не наступишь и не раздавишь. И может, эта любовь и научит тебя и ходить, и жить. И уже не важно, кого и что ты любишь! И тогда уже к тебе будет возвращаться не проклятие, но та самая любовь. Может, не в этой жизни, но это уже не важно. А важно, что ты наконец будешь собой и будешь свободен! И начинать ту новую жизнь ты будешь с чистой совестью — не с белого листа, а оттуда, где остановился когда-то. Если оно, конечно, того стоило…
Как он снова хотел оказаться в тех рваных, потертых джинсах, сидеть на той деревянной скамейке, снова зарабатывать свои первые деньги и просто жить…
11
Он снова стоял в том величественном храме, который пережил в своем облике не одну жизнь и не одну революцию. Его строили два столетия, потом пытались разрушить и снова достраивали и возносили, как возносятся души праведных за той чертой… В его стенах устраивали вертеп, а потом снова освящали, и после он своим великолепием короновал Наполеона и снисходительно смотрел даже на него. Он пережил средневековье инквизиции. С него сбрасывали статуи, возводили химеры. Все взлеты и падения этой великой страны не обходились без его участия. Нотр-Дам де Пари. Маленький остров Сите в самом центре Парижа и этот великий католический собор.
