Священник прав. Только отдавая ВСЕ, можно познать это — нечто. А он и отдал это все. Оставалось дело за малым. И тут ему на мгновение показалось, что если бы он положил тот чек в урну для пожертвований и не встречался бы ни с кем и никто бы не узнал, от кого он, это и был бы тот самый настоящий восторг и тот полет в космос, о котором не рассказать никому! Это мгновение бескорыстия! Этот дар словно открывал какие-то врата в ту сокровенную часть его совести. И если ему никто не скажет спасибо, вот где вершина этого несравненного блаженства. Пусть всего на один миг, но зато какой! И если ты отдал все, это и был прыжок в бездну, где не разобьешься и не потеряешься, потому что тебя подхватят на лету и отдадут тебе еще больше. Но проверить это можно, только сделав прыжок туда, в неизвестность, и в этом весь смысл!
Он стремился и летел в свой дом. И, конечно, надежда оставалась — подъедет к ее дому, а она будет там! И теперь уже он возьмет ее за руку, и пойдут они дальше вместе по этим полям и больше никогда не расстанутся. Но «почти» не считается. И ее там снова не было. И он один в своем логове, и только эти стены замка глухим эхом отвечали на его слова в пустоте…
12
Проходит день, и второй, и третий. Он оставался в отеле, в надоевшем номере, каждый день приезжая сюда, в его замок. Уже неделя прошла, другая. А он все сидел в своем замке и ходил по этим холмам. Здесь нельзя было жить. Не было ни электричества, ни воды. Но теперь каждый день, как на работу, он приезжал сюда. Он здесь жил, в этом своем замке. Но ничего здесь делать не хотел и не мог без нее. У него оставалось еще немного денег. Всего один миллион. Тот самый, первый, которому когда-то так радовался, и теперь он был последним. И этот последний жег ему карман, мешая ему жить и свободно дышать в этой так полюбившейся глуши. Такую сумму можно было обналичить и спустить ее просто в реку или куда угодно. Но она была последняя.
Нет, ему не было жалко этих денег. Просто именно их когда-то он заработал сам с таким трудом, без чьей-либо помощи, как теперь ему казалось. И теперь, когда каждый день с немым укором смотрел на него этот пустой дом, дом его старого друга, он хотел истратить эти деньги с каким-то значением и смыслом для него, для Гаспара, уже давно умершего, но еще такого живого для его памяти и его самого. Но как искупить то, что безвозвратно ушло и чего не вернуть? Он хотел теперь по-настоящему, реально отдать этот долг своей совести и отдать его этим людям напротив. Но что может он сделать для них? Осталась только она одна. Да и то теперь была где-то далеко отсюда. В неизвестности и нереальности времени и места…
Починить их забор? Отправить эти деньги на ее счет? Его он не знал, и был ли он у нее вообще? Что она любила? Что ей было нужно? Он понял, что совсем не знает о ней ничего. Вот уже триста лет он ничего о ней не знает и лишь случайно ее нашел, на мгновение прикоснулся и уже снова потерял на целую вечность. Ему было все равно — что будет с ним потом. Выкинут ли его из этой страны через два с половиной года, узнав, что на его счету ничего нет? Будут ли они вместе? С каждым днем ОНА становилась все дальше и дальше от него и уже уходила в какую-то нереальность. И была ли она вообще?.. Тогда что он делает здесь? Конечно, была! И есть где-то там — в пространстве и времени. И он должен сделать этот последний шаг…
Однажды ему в его отеле попалась на глаза какая-то газета, а в ней реклама. На обложке были нарисованы прекрасные скакуны, был написан адрес аукциона, где их будут продавать. Вот то, что ему нужно! Не зря он потерял целый месяц и ждал чего-то! И снова за руль своей машины, а она уже соскучилась и снова просилась в дорогу! И дорога эта вела на север, в Нормандию, где будет проходить всем известный во Франции аукцион лошадей.
Он не разбирался в лошадях, но ему сразу же приглянулась эта лошадь. И не ему одному. Вокруг этого черного красавца собралась группа людей, которые тоже с нетерпением ожидали начала торгов. Потом жокей гарцевал на ней по кругу, и этот красавец, ухоженный и причесанный, с заплетенной косичкой, отливал черным блеском на солнце. Наверное, не нужно разбираться в лошадях — достаточно было на него взглянуть! И он представил себе Мари с ее черными развевающимися волосами верхом на этом черном красавце. Он берет эту лошадь!
Легко сказать. Это аукцион. И, наверное, впервые он подумал, что ему может не хватить этих проклятых денег. Ему! Который еще совсем недавно мог загрузить целую телегу этими деньгами, и этот воз никакая лошадь не сдвинула бы с места.
Лот был последним, и начальная цена стояла семьсот тысяч! То был самый настоящий арабский скакун! Он подал заявку и с нетерпением ожидал окончания торгов. И вот, наконец, его очередь. Сразу определились несколько претендентов, но через пять минут, дойдя до восьмисот тысяч, почти все отказались от продолжения. Почти все!.. Теперь они оставались вдвоем. Он и какой-то бельгиец. Чтобы он пропустил этого типа — никогда! Но тот не отступал.
— Восемьсот пятьдесят! — выставлял цену бельгиец.
А он неизменно поднимал цену всегда только на десять тысяч. Интересно, сколько тот готов выложить? Арабские скакуны доходят и до нескольких миллионов!
Бельгиец продолжал — девятьсот!
— Девятьсот десять.
Бельгиец начинал нервничать, но не хотел отступать. Это была игра. Игра на самолюбии. Переплатить нельзя — это глупо. Отступить — значит проиграть, а бельгиец не умел, видимо, проигрывать. И вот то прекрасное искусство блефа, когда у тебя всего сто тысяч до миллиона. Всего на несколько ходов. А у противника явно не последние деньги. С последними сюда не приходят. Значит, нужно вести себя так, словно для тебя цена не имеет значения. Он равнодушно уставился на этого бельгийца. И тот наконец начал притормаживать.
— Девятьсот пятьдесят пять.
— Девятьсот шестьдесят пять, — нужно прибавлять строго по десять!
— Девятьсот шестьдесят семь.
— Девятьсот семьдесят семь.
— Девятьсот семьдесят восемь.
У бельгийца ресурс явно миллион! Ни центом больше!
— Девятьсот восемьдесят восемь…
— Девять…
— Миллион!
Все, он добежал первым! Сердце выпрыгивало. В кармане — еще пара тысяч и все. Что скажет бельгиец? Он равнодушно, со скукой в глазах взглянул на него.
Возникла небольшая пауза… Человек, посланный бельгийцем, подошел к столику устроителя аукциона. Что-то спросил. И побежал обратно к своему хозяину.
— Русо!
Все понятно, они узнавали, кто он. Здесь собирается довольно узкий круг — все знают друг друга. И только он был той белой вороной. И тогда он, глядя со скукой в глазах на этого бельгийца, развалившись в кресле, зевнул и показал тому на часы. Мол, не тормози, пора заканчивать это дело. Время не терпит.
Бельгиец обернулся и зло посмотрел на него.
— Русо! — махнул рукой и пошел на выход.
Вот!.. Вот когда его обуяла гордость за свой народ! Пасуют все! Стоит русскому появиться на каком-то аукционе — можно уходить. Только русский от какой-то великой дури будет торговать какой-нибудь вертолет, а потом выиграет его, пролетит разок над горами, прокатит свою девчонку, выпьет там бутылку виски и бросит его на аэродроме за ненадобностью. Просто забудет о нем. Зато как было круто там, на торгах! Но нет, он этого черного красавца не бросит. И вот, уже получив паспорт и документы на свою покупку, тратит последние деньги на перевозку этого араба. Он был счастлив! И вот таким неторопливым эскортом он и эта лошадь на грузовичке вернулись к себе домой.
