В 1987 году станция сменила название на WDRE.
– WDRE… – пробормотала Мэнди.
– То есть ты слушала WDRE? – спросил я, стараясь поближе узнать человека, с которым у меня, возможно, сейчас будет секс.
– Ш-ш-ш! – сказала она, заставляя меня замолчать, и уронила ключи на бетонный пол. – Я живу с семьей, и все уже спят…
В квартире было темно, пахло сигаретами и пылью.
– Ты живешь с семьей? – спросил я.
Мэнди недовольно взглянула на меня.
– Они там, – показала она на гостиную. – Мы тут! – И направилась в короткий коридор, ведущий в кухню. Вернулась с бутылкой красного вина, и мы поплелись сквозь темноту квартиры в ее спальню.
Когда Мэнди открыла дверь в комнату, на меня зарычал трясущийся от злости или страха чихуа-хуа. Но когда я сел на кровать, он запрыгнул ко мне на колени и затих.
– Любишь собак? – спросила Мэнди.
– Да, они мне нравятся.
– Это Джордж.
Я хотел рассказать ей о таксе моего покойного дедушки – собачку тоже звали Джордж, – но Мэнди поцеловала меня. Мы упали на кровать и пролили вино. А потом разделись и занялись сексом на мокрых простынях, Джордж скакал вокруг нас и скулил.
Я проснулся в панике. Открыл мобильный телефон: было 4 часа утра. Мэнди крепко спала и храпела. Джордж лежал рядом с ней на подушке и печально глядел на меня.
Я оделся и попытался разбудить Мэнди. Она упрямо продолжала храпеть.
– Мэнди, мне нужно улетать в Новую Зеландию.
Настоящим удовольствием было проезжать в мамином «Шевроле Шеветт» мимо домов девочек, которые мне нравились, включать радио и слышать Cure и Echo & the Bunnymen.
Она спала. Джордж настороженно зарычал. Я прошел через грязную кухню ко входной двери квартиры. Она оказалась заперта и не открывалась без ключа. Я вернулся в спальню.
– Мэнди, проснись! – сказал я, тряхнув свою подругу чуть сильнее. – Мне нужно идти. А дверь заперта.
Она не проснулась, она продолжала храпеть. Джордж громко залаял.
Я нашел связку ключей и вернулся с ней к двери. Ни один ключ к замку не подошел. Я снова вернулся в спальню и включил свет.
– Мэнди, давай, просыпайся! – громко сказал я, начиная психовать. – Дверь заперта, а мне нужно в Новую Зеландию!
Она по-прежнему храпела. Джордж замолчал и теперь глядел смущенно.
Я открыл окно, надеясь, что смогу выбраться через него. Но мы находились на четвертом этаже. Я снова пошел к двери и вдруг услышал: кто-то открывает ее снаружи. В квартиру ввалился здоровенный мужик в черной байкерской кожаной куртке. Он курил и держал под мышкой черный мотошлем.
– Ох, спасибо! – сказал я. – Вы говорите по-английски?
Он встал как вкопанный и озадаченно посмотрел на меня. Я решил, что не время для любезностей: надо было скорей уходить.
– Ну ладно, спасибо, – сказал я и развернулся к открытой двери.
Он тихо и с сильным акцентом произнес по-английски:
– Ты трахался с Мэнди?
– Э-э…
Он швырнул меня на стену и левой рукой схватил за горло.
– Ты трахнул мою девушку?! – рыкнул он, сжав правую руку в кулак.
– Мне нужно в аэропорт, – хотел сказать я, но мешала пережатая трахея. Наконец удалось пискнуть: – Je suis desolé…
[35]
Амбал в коже отпустил мое горло и замер с занесенной рукой. Потом его здоровенные плечи опустились. Он уперся взглядом в пол и потряс головой.
– Вали на хер из моей квартиры, американец гребаный!.. – тихо сказал он.
Я бегом пробежал четыре этажа по лестнице и выскочил из здания на пустую улицу. Быстрым шагом прошел два квартала до Елисейских полей и там сел в такси. Меня все еще потряхивало от страха и чувства вины, но мне удалось взять себя в руки.
– К отелю «Софитель» в аэропорту Шарля де Голля, s’il vous plait
[36], – сказал я чернокожему водителю.
Мы поспешили прочь из Парижа по пустым улицам под предрассветным серо-голубым небом. Когда отель был уже близко, на радио зазвучала «Why Does My Heart Feel So Bad?»
[37]. Я ни разу еще не слышал песен с Play на радио. Эту я сводил на старой дешевой консоли в своей спальне, и тем не менее она звучала совсем неплохо.
– Можно сделать погромче? – спросил я у таксиста.
– Cette chanson?
[38] – спросил он на ритмичном афрофранцузском.
– Oui, monsieur, cette chanson
[39], – ответил я.
Облака над аэропортом были подсвечены рассветным розовым светом.
Дариен, Коннектикут
(1972)
Одной рукой мама мешала равиоли в кастрюльке, а в другой держала сигарету Winston. Сегодня я ужинал не с ней: собирался в гости с ночевкой к другу Скаддеру Болдуину.
– Подожду папу Скаддера на улице, – сказал я.
– Там холодно и дождь. Может, посидишь тут?
– Не, все хорошо. Пока! – ответил я и закрыл за собой дверь.
Несколько месяцев назад мы переехали в квартиру на Норотон-авеню, недалеко от отделения добровольной пожарной дружины и в квартале от субсидированного государственного жилья. Наш дом был переоборудованным гаражом – с маленькой спальней рядом с входной дверью, ванной комнатой с душевой кабинкой и крохотной кухней. А еще в нем была лестница, которая вела ко второй маленькой спальне и кладовке, в которой мы смотрели телевизор.
До переезда мы жили в нескольких милях отсюда с бабушкой и дедушкой в их белом доме с колоннами на семь спален, окруженном высокими деревьями и широкими лужайками. Но мама хотела независимости и перебралась в эту квартиру, сляпанную из гаража, – хотя на самом деле не могла себе позволить платить за аренду 85 долларов в месяц.
