Докурив вторую сигарету и разобрав купленные продукты, мама успокоилась.
– Вечером придет Пайк, посмотреть телевизор, – сказала она.
Пайк мне нравился. Мама встречалась с несколькими мужчинами, и Пайк выгодно отличался от всех других ее приятелей. Правда, он входил в банду байкеров и носил кожаную куртку. Но у него была работа, и он относился ко мне очень хорошо. Я не знал, почему мама встречается с мужчинами из банд на мотоциклах. Мне казалось, что только эти парни из всех мужчин, которых я знал, не работают на Уолл-стрит.
* * *
– Можно посмотреть «Мэш»? – спросил я у мамы после ужина. Было восемь вечера, в это время мне полагалось ложиться спать. Но сериал «Мэш» начинался как раз в восемь, а я любил его.
Мы сидели в кладовке, где стоял диван и маленький черно-белый телевизор. Это была самая холодная комната в квартире: от обогревателя на кухне тепло до нее не доходило. Мама и Пайк устроились под одеялом на коричневом поролоновом диване, а я вместе с кошками свернулся клубочком на большом мягком кресле, купленном в комиссионке.
– Ладно, можешь пока не ложиться, – улыбнулась мама. Они с Пайком уже накурились.
– У тебя хороший вкус, Мобс, если ты смотришь «Мэш», – сказал Пайк, его глаза были прикрыты тяжелыми веками.
– Да, это классный сериал, – ответил я.
– А кто из его героев тебе нравится? – спросил он.
Я подумал.
– Наверное, Хоукай. А еще полковник Блейк. И Радар.
Сериал начался, и мы замолчали. У нас в семье было неписаное правило – не разговаривать во время просмотра фильмов или передач. Только во время рекламных перерывов мы могли поболтать и посмеяться. Но, когда перерыв заканчивался, все тут же замолкали. Правило было очень строгим. Например, моя добрая бабушка, которая никогда не повышала голос и занималась волонтерством в Норотонской пресвитерианской церкви, могла громко рявкнуть «Заткнитесь!», если с ней осмеливались заговорить во время ее любимой передачи «60 секунд».
Плакаты были новые, и такие же висели в комнатах у моих друзей. Если прищуриться, глядя на них, можно было представить, что я живу в хорошем доме.
Я стал смотреть сериал, а мама с Пайком снова закурили травку. К счастью, «Мэш» показывали на втором канале, который достаточно хорошо ловился. Антенной нам служила металлическая вешалка; она в любом положении хорошо принимала каналы № 2 и № 7. Но чтобы посмотреть четвертый и пятый, ее нужно было повернуть перпендикулярно окну, а девятый и одиннадцатый никогда не давали на экране чистую картинку. Ну а тринадцатый, последний, канал был нам с такой антенной вообще недоступен.
Когда «Мэш» закончился, я пожелал маме и Пайку спокойной ночи и спустился вниз почистить зубы. Потом забрался в постель под гору одеял и стал смотреть на плакаты с изображениями знаменитых американских бейсболистов. Бабушка и дедушка подарили мне их на Рождество, и, когда я видел улыбчивые лица крепких парней в футболках, мне казалось, что у меня в жизни все идет нормально. Плакаты были новые, и такие же висели в комнатах у моих друзей. Если прищуриться, глядя на них, можно было представить, что я живу в хорошем доме.
Выключив свет, я заснул. И мне приснился сон.
Я видел его очень часто. Под серым небом посреди поля подсолнухов стоял старый викторианский дом. Что-то заставляло меня войти в него. В доме были еще люди, но только я знал, что главный коридор в нем ведет в другое, темное, измерение. В этом измерении находилось некое существо, которое могло меня убить. Поэтому там следовало вести себя тихо, чтобы оно не узнало, что я попал в его мир. А я попадал туда всегда. И чувствовал присутствие этого существа, но был в безопасности, пока оно меня не видело и не слышало.
В ту ночь сон получил неожиданное продолжение. Я вышел из темного измерения и вернулся в поле высоких подсолнухов. И вдруг за спиной раздался дикий пронзительный крик. Я обернулся. Мимо меня пробегал маленький мальчик, объятый пламенем. На нем горела рубашка, штаны, кепка – вся одежда. Он был наполовину в нашем измерении, а наполовину в другом – и там его уничтожало нечто. Я понял, что если однажды раскрою свое присутствие в мире страшного существа, то буду гореть, как этот мальчик.
Я проснулся с криком, дрожа от страха. Выбрался из постели и побежал по лестнице наверх: мне нужно было рассказать маме про кошмар.
В спальне на втором этаже тускло горела свеча и пахло травкой.
– Мама, мне приснился кошмар! – вскричал я.
Мама и Пайк занимались сексом.
– Вали обратно! – глухо сказала она.
Я застыл. Я всего боялся. Я боялся своей темной комнаты и кошмарного сна. Мне было страшно и здесь – в этой темной комнате, в которой мама лежала, придавленная Пайком к постели.
– Моби! Иди обратно! – закричала мама.
Я заплакал и пошел назад. Пакка, рыжий полосатый кот, которого мы подобрали на улице год назад, уже лежал на моей кровати и ждал меня, мурлыкая. Пришла Рейсер, маленькая трехцветная кошка, сладко потянулась и легла рядом с Паккой.
Я закрыл дверь. Тепло от обогревателя в кухне перестало поступать в комнату. Мне предстояло проснуться утром, дрожа от холода. Зато Пакка и Рейсер свернулись клубочками рядом: когда дверь была закрыта, коты не могли уйти.
Нью-Йорк
(2000)
Я, наконец, разобрался в таксономии
[69] лимузинов.
Еще в 1995 году я участвовал в турах рок-групп Red Hot Chili Peppers и Flaming Lips – играл у них на разогреве. Мы выступали на нескольких европейских площадках, достаточно больших для того, чтобы музыканты Chili Peppers могли проехать на лимузине прямо к сцене. Они так и делали. В то время это выглядело как абсурдный каприз зазнавшихся рок-звезд.
А теперь почти каждый вечер разнообразные лимузины привозили меня прямо за сцену, на которой мне предстояло играть. И это происходило в самых разных уголках мира. Длинные лимузины для выпускных балов на Среднем Западе, лимузины промышленных магнатов с затемненными окнами в Нью-Йорке, бронированные лимузины в Южной Америке, компактные «Мерседесы» в Германии и Восточной Европе… Я стал хорошо разбираться в этих автомобилях.
Элегантные «Мерседесы» мне нравились больше всего: в них я чувствовал себя агентом ЦРУ или президентом небольшого швейцарского банка.
Предполагалось, что тур в поддержку Play займет четыре недели, но уже шел восемнадцатый месяц моих выступлений. Я со своей группой совершал то, что Барри, один из трех моих менеджеров, называл «кругом почета»: мы ездили по городам, в которых годы тому назад были много раз. Но теперь играли не в маленьких клубах, как в прошлом, а на огромных стадионах.
