Самым странным в Area: One мне казалось то, что ездил я вместе с Питером Хуком, Стивеном Моррисом
[84] и Барни Самнером
[85], и они играли у меня на разогреве. А ведь в юности я преклонялся перед ними, восхищался их игрой в New Order и Joy Division! Часами слушал их записи на своем плеере Walkman, катаясь на велосипеде по Дариену и с тоской глядя на дома девочек, которые мне нравились.
Смущало еще и то, что я почти считал их друзьями.
Несколькими днями ранее на шоу поблизости от Сан-Франциско я спросил их: «Может быть, вы сыграете какую-нибудь песню Joy Division на последнем концерте тура? Например, «New Dawn Fades»
[86]?»
В принципе, они должны были сказать: «Нет, Моби, прошлое священно, и мы не должны его трогать». Но я услышал желанный ответ:
– Конечно! Почему бы и нет?
Чтобы вспомнить, как играть «New Dawn Fades», им понадобилось не слишком много времени – ведь это они написали ее, к тому же в песне было всего четыре аккорда. После репетиции Хук задумчиво посмотрел на меня.
– Моби, – сказал он, – Иэн гордился бы нами…
Я печально улыбнулся. Иэн Кертис умер еще до того, как Joy Division ворвались в мою жизнь, но мне он казался ближе, чем большая часть родственников и друзей. Я вышел из комнаты и побрел в свою гримерную. Меня не оставляла надежда, что перед концертом ко мне заглянет Кристина Риччи, но пока что ее не было. Прошлой осенью мы в течение нескольких недель пытались встречаться – ничего не получилось из-за моих панических атак. Неподалеку от двери моей комнаты, в небольшом холле за пластиковым столиком сидели Джон Тейлор
[87] и актриса Шарлиз Терон.
В принципе, они должны были сказать: «Нет, Моби, прошлое священно, и мы не должны его трогать».
Я знал Шарлиз с середины 90-х, когда она встречалась с моим другом, а с Джоном мы познакомились недавно. Они оба были очень высокими и, сидя на маленьких пластиковых стульчиках, выглядели немного неуклюжими.
– Привет, Шарлиз. Привет, Джон, – приветствовал я их. И спросил, указывая на гримерную: – Хотите зайти ко мне?
– Там Энди Дик
[88], – сказала Шарлиз и задумалась, явно подбирая слова. – Это плохо.
Мы с эксцентричным комиком Диком приятельствовали. Из-за двери гримерки доносились веселые крики и хохот. Я открыл ее и увидел: Энди со спущенными штанами сидел на столе на корточках, прямо над веганским тортом, который менеджеры подарили мне в честь окончания тура. Группа его друзей стояла вокруг стола и скандировала: «Сри! Сри! Сри!»
– Я пытаюсь! – кричал он в ответ. Его светлые волосы промокли от пота и прилипли ко лбу.
– Сри! Сри! Сри!
– Что вы делаете? – спросил я.
– Энди пытается обосрать твой торт, – ответил мой друг Ли.
Мы с Ли вместе выросли в Коннектикуте, и он был одним из первых, с кем я снимал жилье в Нью-Йорке в конце 80-х. С женой и несколькими друзьями он прилетел в Лос-Анджелес на последний концерт тура.
– О, ладно, – сказал я с легким недовольством из-за того, что не смогу съесть подаренный мне веганский торт.
Я взял себе пива, а Шарлиз и Джону – воды и вышел из гримерной, плотно прикрыв за собой дверь.
– Энди Дик пытается накакать на мой торт, – сообщил я Шарлиз.
– Отвратительно, – сказала она.
– О, да!
* * *
Я никогда прежде не занимался организацией фестивалей, но Area: One имел успех. Погода была прекрасная, группы и диджеи прекрасно поладили, и на каждом концерте был аншлаг. Мне казалось, что закончить этот тур, сыграв для 20 000 человек в Калифорнийской пустыне, будет правильно, поскольку я полюбил Лос-Анджелес. Когда я впервые посетил этот город в начале 90-х годов, мне казалось, что он мне не понравится; нью-йоркские друзья говорили, что Лос-Анджелес – это земля хищных агентов и актеров-пустышек. Но чем больше времени я на этой земле проводил, тем большей симпатией проникался к гостеприимному мегаполису с его горами, домами XIX века и небоскребами, солнечными веганскими ресторанами.
В 10 часов вечера я вышел на сцену и начал свой сет с «Bodyrock». А после выхода на бис сказал зрителям:
– Поверить не могу в то, что сейчас случится, но я собираюсь спеть песню Joy Division с Joy Division.
На сцену вышли Питер и Барни. За ними с гитарами в руках – Билли Корган
[89] и Джон Фрушанте
[90], такие же верные поклонники Joy Division, как и я. За ударной установкой сидел Стивен Моррис. Я начал отсчет: «Один, два, три, четыре!» – и мы все начали играть «New Dawn Fades».
Получалось неровно – все, кто был на сцене, репетировали только один раз. Но я испытывал волшебные чувства, потому что пел песню Joy Division с музыкантами Joy Division. Второй куплет я исполнял высоко и громко, как мог, – чтобы добиться такого же звучания, какое я слышал на пиратской кассете с записью концерта Joy Division 1978 года. Когда я закончил, Питер Хук с улыбкой посмотрел на меня. В его глазах стояли слезы.
New Order, Билли Корган и Джон Фрушанте ушли со сцены, и я закончил выступление так же, как заканчивал концерты почти всегда, начиная с 1995 года, – песней «Feeling So Real». Я вспомнил, как играл ее на одном из первых выступлений на маленьком рэйве неподалеку от Вашингтона в округе Колумбия. Тогда меня переполняла такая же радость, как и сейчас. К несчастью, после 1995 года я пережил разрыв с американским лейблом, несколько панических атак, разорение и мучительную смерть матери от рака.
Несомненно, я и только я был виноват во всех этих бедах. Но сейчас, когда моя песня звучала для десятков тысяч танцующих под нее людей, ко мне пришло ощущение того, что Господь меня простил. Уже было продано больше десяти миллионов копий Play, они превратили меня в рок-звезду. Мир принадлежал мне. Я должен был удержать его и никому не отдавать.
Когда я ушел со сцены, мой роуди
[91] Кевин вручил мне холодную бутылку дорогого шампанского, улыбнулся и сказал:
