– Нет, – сказала она, и на ее глаза навернулись слезы. – Ему стало намного хуже.
Я не понимал, о чем она говорит. Как дедушке может быть хуже, если он лежит на койке, ни на что не реагируя? Разве может быть хуже этого что-то еще?!
Мы доели завтрак и направились на запад. Проехали Стратфорд, и я вспомнил, что больше там не живу. Что мама отослала меня в лагерь только для того, чтобы организовать переезд к своим родителям. Я был рад, что возвращаюсь в Дариен, буду жить в красивом доме с колоннами и увижу своих старых друзей.
Еще через 30 минут мы добрались до въезда в город. И проехали мимо.
– Разве мы не едем домой? – удивился я.
– Нет, нам нужно в больницу. Она уже близко.
У меня упало сердце. Я понимал, что если мы так спешим в больницу, то, значит, дедушкино состояние еще хуже, чем говорила мама.
Мы въехали на стоянку, и начался дождь. Горячий августовский дождь, который нисколько не охлаждал плотный жаркий воздух.
– Можно я посижу в машине? – спросил я, надеясь остаться в стороне, пока дедушка умирает.
– Нет, Мобс, – сказала мама, выходя из машины и прикуривая.
Мы поднялись на лифте на третий этаж. В коридоре я увидел родственников – тетя Джейн и тетя Энн плакали, обнимая друг друга. Их мужья, опустив головы, стояли поодаль. Бабушка со скорбным лицом разговаривала с администратором.
Мама резко остановилась.
– Нет… – шепотом сказала она.
Мои тети подбежали к маме и обняли ее.
Я заглянул через полуоткрытую дверь в дедушкину палату. Он все еще был там. Он лежал на выцветших простынях. Казалось, что он крепко спит, но я понял, что он умер. Я хотел войти и не сдвинулся с места: мне было страшно. Я никогда раньше не видел мертвого тела.
Я повернулся и пошел прочь. Все были поглощены своим горем, и никто не заметил моего исчезновения. Я забрел в холл, в котором стояло несколько пластиковых стульев и торговый автомат, издающий низкий гул.
Мой отец погиб, когда я был маленьким, и мне казалось, что этой потери достаточно – никто из моих близких больше не покинет этот мир. Во всяком случае, до наступления моего совершеннолетия. Но дедушка, который всегда был рядом со мной, ушел. Намного раньше, чем я ожидал. Теперь он не придет ко мне 11 сентября, в день, когда мне исполнится 11 лет.
Мимо холла прошли несколько санитаров. Я не хотел, чтобы видели мое лицо, и закрыл его руками. Никогда раньше мне не доводилось оплакивать умершего человека. Я не знал, что полагается делать.
В голову пришли мысли о Джордже, таксе моего деда. Их дружба была трогательной. Дедушка работал целыми днями, но взял за строгое правило выгуливать Джорджа в шесть утра перед уходом на работу и в шесть вечера после возвращения домой. Бывший морской пехотинец, жестко-деловитый менеджер Уолл-стрит, он имел суровый нрав. Но Джордж размягчил его сердце. Я видел, как они играли. Дедушка не подозревал, что кто-то на него смотрит, и вел себя по-детски беззаботно, весело смеялся.
Я представил себе, как Джордж ждет возвращения дедушки, ищет его и не может найти. И заплакал. Мне показалось, что из коридора кто-то смотрит на меня. Я сглотнул слезы, повернул стул лицом к стене, снова прижал ладони к лицу. И заплакал еще сильнее.
Лос-Анджелес, Калифорния
(2002)
Было два часа ночи. Я, облаченный в скафандр NASA, сидел в ресторане быстрого питания с темнокожими актерами, Гэри Коулманом и Тоддом Бриджесом.
Мы снимали клип на песню «We All Made of Stars». Режиссер Джозеф Кан считал, что видео должно показать, как Голливуд и слава портят людей. Такой взгляд на песню, вдохновленную моим преклонением перед открытиями квантовой механики и астрофизики, был довольно странным. Но мне понравились другие работы режиссера, и я доверился ему в надежде получить нечто особенное.
За последние два дня мы сняли Като Кэлина
[104], приятеля О. Джея Симпсона
[105], в дешевом баре; Верна Тройера
[106] в стриптиз-клубе; Дейва Наварро
[107] в наркопритоне; Томми Ли
[108] в борделе; Шона Бина
[109] в арендованном «Delorean»; Кори Фелдмана
[110] в еще одном наркопритоне и Анджелину, святую покровительницу Лос-Анджелеса, в ее розовом «Mustang» с откидным верхом.
Мне пришлось надеть списанный скафандр, потому что в названии песни упоминаются космические звезды. В детстве я был одержим всем, что касалось открытого космоса. Поэтому в первый день съемок был в восторге от того, что надену настоящий скафандр. И с удовольствием облачился в него. Но через несколько минут до меня дошло: возможно, скафандр помогал космонавтам выжить в космосе, но на жарком бульваре Голливуд в нем было не очень-то комфортно.
Моя работа перед камерой заключалась в том, что я неподвижно стоял, а актеры вокруг меня танцевали и шевелили губами под песню, делая вид, что поют. Крупные капли пота катились по моей спине, она зудела, но я ничем не мог себе помочь: мои руки были упакованы в толстые перчатки космонавта. В перерывах между дублями я просил снять с меня шлем и почесать мне спину сквозь ткань скафандра.
Мне казались странными съемки голливудской легенды Боба Эванса, шевелящего губами под песню у бассейна в своей квартире. Но сидеть в ресторане фастфуда с Гэри Коулманом и Тоддом Бриджесом было еще более странно. И грустно. Все остальные участники съемки с радостью согласились сниматься, потому что им нравился я или моя песня. Но от одного из агентов по подбору актеров я слышал, что Гэри Коулман сидел напротив меня только потому, что ему заплатили пятьсот долларов.
Я пытался завести с Гэри и Тоддом беседу, но это было непросто. Актеры находились в подавленном настроении. Сериал «Различные ходы», который принес им известность, оказался проклятым. Почти все, кто участвовал в его создании, умерли или серьезно пострадали. Например, актриса Дана Плато, игравшая роль умной и очаровательной Кимберли, после премьеры сериала стала наркоманкой и начала сниматься в порно. Позже она умерла от передозировки героина. Ее нашли на пустынном пляже неподалеку от Лос-Анджелеса.
