– Меня там крестили! – заявил я. – Это моя церковь!
Я ощутил одновременно зов судьбы и прикосновение указующей руки Господа.
– Так ты уже спасен? – спросила одна из девочек-чистюль.
Я не понял, что она имеет в виду, но улыбнулся и ответил:
– Да.
В ближайший понедельник вечером я подъехал на своем зеленом десятискоростном велосипеде «Schwinn» к Норотонской пресвитерианской церкви. Школа для молодежи, расположенная за ней, когда-то была старым сараем. Но год назад прихожане под руководством служителей храма отремонтировали и покрасили строение. С тех пор оно обрело более-менее приличный вид.
Молодой священник, похожий больше на двадцатидвухлетнего тренера по теннису, чем на спасителя душ, встретил меня на пороге школы и проводил к столу. За ним сидели подростки – не меньше двух десятков человек! – и раскладывали по бумажным тарелкам спагетти и кочанный салат айсберг. Я тут же подумал, что прийти на это христианское собрание было хорошей идеей.
В компании юных христиан были и чрезвычайно красивые девочки из моей школы. Нежные феи с сияющей кожей, от которых мне порой так трудно было отвести глаза. Мы никогда не общались, хотя некоторых из них я знал с детского сада. Они попросту меня не замечали. Но здесь, в церковной школе, эти красавицы охотно улыбались мне. Долгие годы я желал, чтобы они обратили на меня внимание, и не знал, что делать. А оказалось, что нужно было всерьез озаботиться отношениями с Богом.
Я считал себя христианином только потому, что был крещеным белым мальчиком.
Мы съели спагетти, угостились мороженым и стали играть в христианские игры. Они были очень похожи на обычные – салочки, утка-утка-гусь, – но, поскольку проводились в церковной школе, понял я, считались религиозными. Мне с трудом удавалось сдерживать эрекцию, когда во время игры девочки касались меня или брали за руки.
Потом мы сели послушать рассказ молодого священника об Иисусе.
Я всегда считал себя христианином. Я был крещен в церкви, и все мои знакомые – за исключением чернокожего мусульманина, с которым в течение одного месяца встречалась мама, – были христианами. Но я ничего не читал об Иисусе и не слышал, чтобы кто-то о нем говорил. Я считал себя христианином только потому, что был крещеным белым мальчиком.
Молодой священник говорил, что Иисус – мой друг и что он любит меня. Я поднял руку и спросил:
– А если мы делаем что-то, что Иисусу не нравится?
Священник улыбнулся:
– Христос простит тебя.
Что?! В голове не укладывалось, что учение Христа было частью той же религии, о которой я читал в Ветхом завете. В ней Бог представлялся мне скорее злым мэром, чем другом, который умеет прощать. Но если молодой пастырь, который явно учился в колледже или семинарии, говорил, что я прощен, то почему мне нужно было впадать в сомнения?
После беседы мы взялись за руки и помолились. Священник спросил:
– Вы принимаете Иисуса как Господа своего и Спасителя?
Мой живот был наполнен спагетти и мороженым, голова кружилась от близости божественно красивых девочек. Я был вдохновлен ответом на мой вопрос. И, окрыленный знанием того, что мастурбация мне прощена, радостно ответил:
– Да!
Я поехал домой и поставил свой велосипед рядом со старой косилкой в гараже. Почистив зубы, пожелал спокойной ночи маме, которая курила на диване и смотрела телевизор.
Чувство вины ушло, на душе стало легко. Я по-прежнему понимал, что секс и мастурбация – это грязно и неправильно. Но верил тому, что сказал мне священник: я уже прощен.
Я лег в постель и мастурбировал, думая о красивых девочках-христианках из церковной школы.
Нью-Йорк
(2002)
Странное дело: скандальное расставание в день открытия «Teany» не поставило точку в наших отношениях с Келли. Мы снова сблизились. И за несколько дней до начала тура по США в поддержку Play решили устроить пикник в парке на берегу пролива Ист-Ривер.
Я отправился в «Teany», чтобы забрать Келли и ее собаку по имени Ананас – симпатичного метиса чихуа-хуа и золотистого ретривера. Прихватив с собой сэндвичи, торт и термос персикового холодного чая, мы отправились к проливу. Парк был пуст, как обычно, если не считать нескольких пожилых людей, ловивших рыбу, и группы пуэрториканцев, катавшихся на прихотливо украшенных велосипедах.
В первые два года после знакомства с Келли мне удавалось поддерживать в ней веру в то, что я нормальный, неиспорченный человек. Но в последнее время она неоднократно получала свидетельства моей пьяной распущенности. И мне стало казаться: Келли продолжала встречаться со мной, чтобы дать понять, как она меня презирает.
Один мой друг, психотерапевт, однажды спросил, почему я поддерживаю отношения с женщиной, которая почти ненавидит меня.
– Иногда бывает так, что невозможно уйти, – ответил я.
– Ты ей ничем не обязан, и она не твоя мама, – сказал он тогда.
Мы с Келли расположились на лужайке возле скульптур тюленей. Был прекрасный весенний день. С Ист-Ривер дул соленый бриз, шумела пронизанная солнцем ярко-зеленая листва деревьев. Мы съели веганские сэндвичи и выпили персиковый чай со льдом. Потом отведали шоколадного торта с арахисовым маслом. И тогда Келли мягко сказала:
– Мне кажется, что ты алкоголик, Моби.
Я ответил ей той же самой беззаботной фразой, которой много лет отвечал обеспокоенным друзьям и маме:
– Я не алкоголик, а любитель алкоголя!
Келли нахмурилась:
– Хорошо, тогда не пей один месяц.
Я внутренне засуетился. Месяц без спиртного?! С чего бы мне по собственной воле целый месяц обходиться без алкоголя – моего лучшего друга, возлюбленного бога, который приводил ко мне за руку Музу? К тому же я собирался в турне. Мы с Келли снова встречались, но моногамными наши отношения по-прежнему не были. Гастроли означали водку, наркотики и беспорядочные связи. Я не хотел бросать пить.
А еще мне не хотелось признаваться ни Келли, ни самому себе, как сильно пугала меня мысль о месяце без алкоголя.
Поэтому я бодро сказал:
– Хорошо! Я не буду пить месяц.
* * *
Первая неделя трезвости на гастролях была трудной, но зато у меня появилась новая тема для обсуждения. «Я не пью!» – мог заявить я очередной кучке пьяниц, с которыми проводил вечер, и развязывал дискуссию о вреде пьянства.
Шел двенадцатый день моего «трезвого эксперимента». В Далласе выдался свободный вечер, и я отправился на сольный концерт ударника Томми Ли из группы Mötley Crüe. После его выступления прошел за кулисы. Поздоровался с несколькими техниками, когда-то работавшими со мной, и постучал в дверь гримерной. Томми, мокрый насквозь после долгого концерта, по-медвежьи обнял меня, окропив своим священным рок-н-ролльным потом.
