Мы чокнулись.
Я был на десятках подобных мероприятий, но никогда прежде разговоры не заходили дальше обсуждения цены какой-нибудь картины на аукционе или того, кто куда собирается поехать на выходные. Я не мог определить, старше меня эта женщина или младше. Но в момент ее появления отметил, что она симпатичная. Теперь, во время ее откровенного краткого монолога, увидел, что она по-настоящему красива.
– Хотите уйти отсюда? – спросил я.
– Я должна остаться, – ответила она, опрокидывая в себя порцию водки с содовой. – Или нет. К черту их, пойдем.
Мы покинули зал и прошли по длинным музейным коридорам, полным мундиров времен Революции, бальных платьев XIX века, напудренных париков, ливрейных жилетов.
– Почему родители дали тебе такое странное имя, Моби? – спросила моя новая спутница.
– Ну, мое настоящее имя Ричард Мелвилл Холл, но родители решили, что Моби – милое прозвище для ребенка, который приходится родственником Герману Мелвиллу, автору «Моби Дика».
– Ричард Мелвилл Холл, – сказала она, словно пробуя мое имя на вкус. И засмеялась.
Мы вышли на улицу, продуваемую холодным осенним ветром, и сели в ожидавший меня лимузин. Я попросил водителя отвезти нас в «Box», потому что не знал, куда еще можно было пойти с дамой из высшего круга Нью-Йорка.
– Ты крутой музыкант. Зачем ты пришел на этот дурацкий спектакль? – вдруг спросила она.
Мне нравилась эта женщина и ее неподдельная честность. Поэтому я ответил искренне, как мог:
– Я родился в Гарлеме, но рос в Коннектикуте как «белый мусор», мне было стыдно за бедность моей семьи. А теперь иногда красивые и богатые люди, которые в старшей школе со мной не стали бы говорить, приглашают меня на вечеринки. И я хожу на них, потому что тогда чувствую, что наконец что-то значу.
– Поверь мне, – сказала она, – не нужно дружить с ними. У тебя намного больше прав, чем у них. Ты создаешь вещи. А они – просто пиявки. Я знаю, я сама пиявка.
– Нет, – возразил я. – Насчет себя ты ошибаешься.
– Спасибо, Моби. Но единственное, что я могу сделать, чтобы сотворить что-то красивое, как ты в музыке, – это нанять дизайнера или декоратора.
– Ты крутой музыкант. Зачем ты пришел на этот дурацкий спектакль? – вдруг спросила она.
Мы доехали до «Box» и, пройдя мимо длинной очереди, тянувшейся ко входу, вошли в бар. Это заведение несколько недель назад открыл мой друг Саймон, и я стал одним из инвесторов в его проекте. «Вох» располагался в арендованном помещении бывшего магазина автозапчастей. После того как на ремонт и обустройство фасада здания, зала и подсобок было потрачено несколько миллионов долларов, на месте невзрачного торгового предприятия появился маленький и красивый театр с внешним архитектурным убранством, исполненным в стиле XIX века. Интерьер бара – искусственно состаренные обои и мебель, венские стулья, кожаные диваны – полностью соответствовал его внешнему оформлению.
В архитектуре и дизайне помещений Нью-Йорка захватила власть мода на ретро. Я заметил, что застройщики центра прикладывали все усилия, чтобы новые здания выглядели так, будто им уже сотня лет. В начале улицы высился отель «Bowery»; он был похож на переоборудованную двадцатиэтажную швейную фабрику 1905 года. Истина заключалась в том, что четыре года назад на этом месте стояла двухэтажная автозаправка.
Официант провел нас к столику у сцены. Мы заказали коктейли по 35 долларов. Хоть я и был инвестором, но за коктейли по-прежнему приходилось платить.
– Что это за хрень? – поинтересовалась моя спутница, глядя на сцену, где артист-альбинос отсасывал сам себе, а карлик открывал рот под фонограмму Бритни Спирс. Управляющие хедж-фондов за столиками вокруг нас веселились, покоренные обаянием уличного искусства.
– Это конец мира, – спокойно ответил я, допивая коктейль.
Мы заказали еще коктейлей и досмотрели представление до конца: танцовщицы топлес; артистка бурлеска, занимавшаяся сексом со статуей; певец в серебряных стрингах, поющий «Stairway to Heaven» и крутящий сальто назад; и, наконец, мой старый друг Мюррей Хилл, комедиант-трансвестит старой школы, безжалостно оскорбляющий публику, смеющуюся в ответ и кидающую на сцену деньги.
– Ну, это… хм, – сказала моя спутница.
– Именно, – согласился я.
Позже мы поднялись наверх, в кабинку с занавесками, чтобы побыть наедине и, возможно, начать целоваться. Но за нами увязалась танцовщица из Невады, с которой я не так давно познакомился здесь, на вечеринке, посвященной открытию бара. Она села между нами и раскинула руки в стороны; они упали нам на колени. У этой довольно миленькой девушки были короткие рыжие волосы, на лице блестели приклеенные стразы. В своем леопардовом трико с оборками она словно вышла из водевиля 80-х годов.
Танцовщица жалобно попросила:
– Возьмите меня с собой домой!..
В половине четвертого утра мы стали спускаться из кабинки, пьяно спотыкаясь на узкой лестнице. Вышли на тихую и холодную Кристи-стрит.
– Пойдемте ко мне, – сказала моя подруга, которую я знал всего три часа. – Дети с нянькой в Бедфорде, и я одна.
Она жила в огромном престижном доме на Парк-авеню, и швейцар впустил нас, не моргнув глазом. Я подумал, что он, работая в Верхнем Ист-Сайде, повидал всякое, и трое пьяных людей, еле-еле плетущихся по вестибюлю, его не удивили.
Мы поднялись на лифте в квартиру, и у танцовщицы захватило дух, когда мы вошли в отделанное мрамором фойе, в котором поместился бы слон.
– Давайте покажу, что тут как, – сказала хозяйка квартиры. Она провела нас в парадную гостиную с роялем; оттуда мы попали в отделанную ореховым деревом библиотеку, затем посетили отлично оборудованный спортзал и кухню, такую же большую, какие бывают в крупных ресторанах.
– Я и не знала, что есть такие хоромы! – очарованно протянула танцовщица, проводя пальцами по мрамору в ванной с джакузи. – Можно, я останусь тут жить?
Хозяйка потянула нас за собой на огромную кровать «Hästens», и мы стянули друг с друга одежды.
В моей жизни было время, когда разнузданный секс втроем был пределом мечтаний. Но сейчас все казалось неправильным и было нежеланным.
Женщины были прекрасны, и они хотели заняться со мной сексом втроем. Но мне не нравилось наше трио. Испорченный музыкант; леди с Парк-авеню, заливающая горе коктейлями и водкой; танцовщица из маленького городка в штате Невада, жадно принимающая все блага, что мог предложить ей большой и развратный город.
В моей жизни было время, когда разнузданный секс втроем был пределом мечтаний. Но сейчас все казалось неправильным и было нежеланным. Хозяйка квартиры, казалось, хотела секса, но в ее глазах была печаль. А танцовщицу больше возбуждала окружающая ее роскошь, чем партнеры – двое одиноких стареющих людей.
