Мы вышли из домика поговорить, а Пол поставил на проигрыватель пластинку Special Beat Service. Лорен рассказала, что скоро уезжает в Европу и осенью поступит в Йель. Мои планы были, конечно, другими. Я никуда не собирался уезжать из дома до конца лета. А в сентябре планировал поступить в Коннектикутский университет.
– Можно, я кое-что скажу? – спросила Лорен, смущаясь.
– Конечно.
Она нервно засмеялась.
– Глупо себя чувствую сейчас, но я всегда считала тебя милым!
Она покраснела и опустила глаза.
Я смутился. В основе моего отношения к себе лежало убеждение, что я – бедный, невзрачный, неказистый, неинтересный – недостоин ничьих симпатий. Но в этот день что-то пошло не так. Сначала Кайл, почитаемый всеми крутыми парнями король лакросса, сказал, что уважает меня. А теперь красивая умная Лорен говорит, что считает меня милым?
– Правда?.. – жутко стесняясь, промямлил я. – Почему же ты ничего не говорила мне раньше?
– Не знаю, – серьезно ответила она. – Боялась? Наверное. И я слышала, у тебя есть девушка.
– Нет, мы расстались.
– Правда? – спросила Лорен, лучисто улыбаясь.
– Правда, – ответил я, улыбаясь ей точно так же. – Хочешь еще пива?
Она засмеялась: у нас обоих в руках было по полному стакану «Золота Рейна».
Мы вернулись в гостевой домик и сели на коричневый вельветовый диван. Кто-то поставил Нила Янга. Мне не нравилась большая часть классического рока, звучавшего на радио, но Нила я любил. Приходилось скрывать это от друзей, потому что у него были длинные волосы, и он походил на хиппи, которых панк-рокерам полагалось ненавидеть.
Лорен спросила, что я собираюсь изучать в университете.
– Философию, наверное.
– Почему философию?
До этого никто не задавал мне этот вопрос. Но я знал на него ответ.
– Звучит глупо, но я хочу знать, что на самом деле происходит во Вселенной. Кто мы такие и почему мы делаем то, что делаем.
– Разве на такие вопросы не отвечают религия и антропология?
– Ладно, буду изучать философию, религию и антропологию! – засмеялся я. – Закончу в пятьдесят лет и никогда не найду работу!
Она улыбнулась. И тут я, хоть и не был пьян, поцеловал ее. Она ответила на поцелуй. У ее губ был вкус пива и клубничного блеска для губ. Через пару минут я почувствовал себя увереннее: просунул руку под ее рубашку и дотронулся до груди. Я ждал, что она ударит меня или велит прекратить, но она тихонько застонала мне в ухо.
В основе моего отношения к себе лежало убеждение, что я – бедный, невзрачный, неказистый, неинтересный – недостоин ничьих симпатий.
Альбом Нила Янга закончился.
– Подожди, – нежно прошептал я Лорен, подошел к стереосистеме и поставил новую пластинку Дэвида Боуи «Let’s Dance».
Поначалу мне не понравился этот альбом. В нем не было неземной атмосферы «Heroes» и «Low» или темного измененного попа «Lodger» и «Scary Monsters». Но чем больше я его слушал, тем больше он мне нравился.
Я вернулся к Лорен, сел рядом с ней на диван и снова стал целовать ее. Потом мы откинулись на диванные подушки и полулежали, обнявшись.
Зазвучала песня «Let’s Dance». Она казалась попсовой, но в ней скрывались желание и печаль. Лорен положила голову мне на грудь, и я неожиданно осознал, насколько эта девушка отчаянна и романтична.
Я покидал Дариен – этот странный, ненавистный мне, маленький, слишком благополучный для меня город. Я ненавидел его за то, что жил в нем бедняком по соседству с 15 тысячами миллионеров. Но вот в чем дело. Дариен казался тихим и скучным, но до шумного Нью-Йорка, открывающего тебе море возможностей, отсюда было меньше часа езды. Тут царил устоявшийся порядок вещей, но все мои учителя были прогрессистами, они поддерживали мое стремление писать стихи, читать Достоевского и Артура Миллера. Я бы никогда не признался в этом крутым друзьям-панкам, но к Дариену я питал скрытую, необычную и нежную любовь. И был благодарен судьбе за то, что вырос здесь.
А теперь я уезжал.
«Let’s Dance» закончилась. Мы с Лорен все еще обнимали друг друга, лежа посреди больших и мягких диванных подушек. Я хотел жить в Нью-Йорке, писать музыку и играть на концертах, изучать философию и писать книги. Но прямо сейчас все, что мне было нужно, – это тепло девушки, которой я восхищался; ее объятия, наша сопричастность.
– Как ты? – спросил я.
Лорен ответила улыбкой, сияя, словно яркая летняя луна.
Лондон, Англия
(2007)
Я приблизил руку к лицу, но не смог разглядеть пальцев. Потянувшись, нащупал тканевую обивку над головой и вспомнил, что нахожусь в гастрольном автобусе.
Накануне мы играли на фестивале где-то во Франции. После долгой дороги и переправы на пароме через Ла-Манш оказались в подвальном гараже под стадионом Уэмбли в Лондоне. В нашем гастрольном автобусе ночью обычно постоянно горели несколько маломощных ламп. Раньше мне не доводилось просыпаться в нем в полной темноте.
Я достал из кармана смартфон «BlackBerry», включил его и, подсвечивая дорогу горящим экраном, прошел к лестнице. Автобус был двухэтажный, с 12 койками и большой комнатой отдыха на втором уровне; на нижнем размещались туалет, кухня и маленькая комната отдыха. Я вышел из автобуса и, следуя указателям, прошел по гаражу к нашему офисному помещению. В нем сидел Sandy, устроив свой ноутбук на складном столике.
– Sandy, почему в автобусе не горел свет? – спросил я скорее с любопытством, чем с недовольством.
Он оторвал взгляд от монитора:
– Черт, я и не знал, что ты все еще в автобусе! Генератор сломался, и какие-то ребята забрали его чинить.
– Сейчас день?
Мой смартфон показывал 14.00, но я сомневался в том, что это так. Потому что проснулся в кромешной тьме автобуса, стоящего в подземном гараже, прошел по бетонному лабиринту туннелей под трибуной стадиона Уэмбли и попал в офис, в котором не было ни одного окна.
– У меня не спрашивай, – ответил Sandy. – Наверное, где-то далеко есть дневной свет.
Мы с Sandy ездили на гастроли вместе уже почти 10 лет. В первые годы он был улыбчив и добродушен, даже когда мы опаздывали на самолеты или сценическое оборудование выходило из строя. Но по мере того, как росло количество употребляемых в наших поездках алкоголя и наркотиков, он становился все более измученным и усталым.
– У тебя есть расписание на сегодняшний вечер? – спросил я.
Он протянул мне листок бумаги. Сверху было написано: «МОБИ/СТАДИОН УЭМБЛИ». На стадионе я никогда не был. Но играл раньше «Уэмбли Арене», даже два раза. Крытый концертно-спортивный комплекс вмещал 15 тысяч человек, и в 2000 и 2002 годах мои концерты в поддержку Play и 18 были аншлаговыми. После первого концерта мы устроили за кулисами вечеринку на несколько сотен человек. Британские звезды кино и телевидения выпрашивали приглашения, Питер Хук из New Order был диджеем, а я не ложился спать до восьми утра, пил, танцевал и купался в славе.
