Мне нужно было, чтобы меня заметили.
Я оставил на левой вертушке инструментальную версию «Sucker M.C.» и поставил на правую вертушку пластинку T La Rock’S
[218] «It’s Yours». Несколько минут ушло на совмещение темпа «It’s Yours» и «Sucker M.C.», но как только мне это удалось, я запустил трек T La Rock поверх инструментала Run-D.M.C., и все получилось. Пластинку T La Rock приходилось все время ускорять и замедлять вручную, чтобы два трека совпадали по времени, но когда они синхронизировались, то зазвучали так, будто их сводил настоящий диджей.
Я все еще не мог поверить своей удаче – тому, что смог найти работу диджея. В старших классах школы и с тех пор, как я бросил университет, мне приходилось заниматься множеством ужасной работы – набивать конверты в страховой компании, мыть посуду в ресторане «Macy’s», продавать изделия ручной работы, заниматься кэддингом, – но теперь мне платили 100 долларов в неделю за то, что я «играл» музыку.
Я достал из конверта пластинку с песней «Shout» Tears for Fears – у нее был такой же темп, как у многих хип-хоп-треков, – и поставил ее поверх инструментала «Sucker M.C.». Сочетание эмоциональной «новой волны» с электронными битами хип-хопа было немного странным, но почему-то работало. Затем я испробовал трюк, подслушанный у диджея на Kiss-FM, – скрэтч-части записи без перехода к определенному звуку. Делать это в рабочее время было нельзя, потому что существовала вероятность того, что все пойдет ужасно неправильно. Но сейчас, в середине дня, в холодном и пустом баре, меня никто не слушал. Пока «Shout» просто крутился, я поставил «It’s Like That» и скрэтчем проиграл рисунок из 16 нот на бас-бочке. Это звучало – и звучало отлично!
Я улыбнулся и оторвал взгляд от пластинок. Мне нравилось играть в два часа дня в пустом баре, или даже для 20 или 30 пьяниц, болтавшихся в «Beat» во время моих выступлений. Но все-таки мне необходима была аудитория, когда-нибудь потом. Необязательно большая. Мне нужно было, чтобы меня заметили.
Нью-Йорк
(2008)
Проведя на гастролях семнадцать лет, я наконец признался себе, что не получаю от них удовольствия. Конечно, я не стал бы жаловаться на это кому-либо из тех своих друзей, которые имели обычную работу. Потому что трудно испытывать сочувствие к тому, кто путешествует по всему миру и получает деньги за то, что стоит на сцене и играет.
В начале 90-х гастроли были в новинку, и я с восторгом нес миру благую весть о зарождающейся рэйв-сцене. Несколько лет после успеха Play и 18 на гастролях мне было потрясающе хорошо – постоянные путешествия с большими концертами, неуемным пьянством и беспорядочными связями. Но потом гастроли стали рутиной, и я выступал в маленьких залах перед маленькой аудиторией, которой нужны были только старые песни.
Я не хотел больше гастролировать, но по-прежнему хотел играть. И стал бас-гитаристом в барной группе вместе с друзьями: Аароном, ударником с дредами, мама которого была публицистом-популяризатором группы Led Zeppelin; Дэроном, красивым, образованным журналистом из Массачусетса, который играл на гитаре и гармонике; его женой Лорой, креативным директором политической организации «Moveon.org», певшей словно похотливый демон; и меняющимся трио прекрасных бэк-вокалисток. Я уже играл с Дэроном и Лорой (например, на уик-энде Дэвида Линча в Фэрфилде, штат Айова).
Вдохновившись Бертольдом Брехтом
[219] и Жоржем Батайем
[220], мы назвались The Little Death
[221] и всячески стремились звучать словно блюзовая кабаре-группа из придорожной закусочной 1945 года. На выступления мы надевали старые черные костюмы и платья, становясь похожими на гангстеров и сутулых торговцев библиями из романа Флэннери О’Коннор
[222].
Проведя на гастролях семнадцать лет, я наконец признался себе, что не получаю от них удовольствия.
В числе первых наших бэк-вокалисток была Лиззи Грант, с которой я за год до этого пытался встречаться. Позже она ушла от нас, занявшись собственной карьерой под именем Ланы Дель Рей. Мы собрали группу просто для развлечения, для того, чтобы иметь повод собираться и пить пиво в репетиционном помещении на Ладлоу-стрит. Но после нескольких выступлений в маленьких барах в Нижнем Ист-Сайде поняли, что вообще-то хорошо звучим. Дэвид Линч, побывав на одном из выступлений The Little Death, стал нашим поклонником. А Роджер Уотерс
[223] при встрече с нами произнес фразу, которую мы высоко оценили: «Вы похожи на Айка и Тину Тернер
[224], только без избиений».
* * *
Оставалось меньше месяца до выборов, и, поскольку мы с Лорой знали кое-кого из активистов прогрессивной политики, нас пригласили выступить на мероприятии по сбору средств для сенатора Кирстен Гиллибранд в Гудзоне, штат Нью-Йорк.
– Они вообще текст слушали? – поинтересовался я на репетиции группы. Рефреном в одной из наших песен звучала строка: «I’m a mean, mean woman / I like to argue, fuck, and fight»
[225].
Дэрон засмеялся.
– Может, сменить текст на «Hug, vote and snuggle»?
[226]
Все участники The Little Death, кроме меня, добирались до Гудзона на микроавтобусе. А я решил воспользоваться поездом «Amtrak»: мне хотелось проехаться по железной дороге вдоль реки Гудзон. Дома, на Мотт-стрит, я приготовил сэндвич с арахисовым маслом и джемом, положил его в бумажный пакет вместе с газетой «New Yorker» и в поезде сел с левой стороны, откуда было видно закат.
Я ехал на север, прочь из города. По мере того, как поезд отдалялся от Нью-Йорка, осенние листья окрашивались все ярче – в оранжевые, желтые и красные цвета. Накануне вечером я не пил и чувствовал себя прекрасно. Я вставил в плеер диск с записью музыки, которую писал для следующего альбома, и слушал ее, наблюдая, как последние капли дневного света растекаются по горам на другом берегу реки Гудзон. Среди песен была одна, написанная неделей раньше, «Wait for Me»
[227], которая мне очень нравилась. Она была печальной и нежной, строилась вокруг одинокого фортепианного арпеджио. Я собирался сделать ее заглавным треком альбома.
