Неделей раньше я пытался покончить с собой, завязав перед сном на голове полиэтиленовый пакет. Но, должно быть, мне помешали атавистические механизмы выживания. Я не помнил, как сорвал пакет с головы. Когда проснулся, он лежал рядом с подушкой.
Несмотря ни на что, я не хотел бросать пить и поэтому вспоминал те моменты в жизни, когда мог пить умеренно; искал доказательства, которые мог бы предъявить кому бы то ни было в пользу того, что я не алкоголик. И вспомнил: однажды в 1986 году я был на рождественской вечеринке и выпил там всего два бокала шампанского.
Я пил большую часть своих последних 33 лет – с тех пор, как мне исполнилось 10 лет в 1975 году. И мог вспомнить только один случай, когда смог употребить спиртное как нормальный человек.
Я не мог читать, поэтому достал CD-плеер и снова включил песню «Wait for Me». Вокал для демоверсии я записал сам, но понимал, что рано или поздно придется нанять для записи настоящего вокалиста
[230].
I’m gonna ask you to look away
I loathe my hands and it hurts to pray
The life I have isn’t what I’d seen
The sky’s not blue and the field’s not green
Wait for me
I’m gonna ask you to look away
This broken life I can never save
I try so hard but I always lack
Days are grey and the nights are black
Песня закончилась, и я тихо заплакал.
* * *
Поезд въехал в Нью-Йорк, и я, спотыкаясь, пробрался сквозь флуоресцентный ужас Пенсильванского вокзала. Выйдя на улицу, увидел, что день был прекрасен: на небе ни облачка, октябрьский воздух теплый и чистый.
На такси я доехал до своей квартиры, бросил сумку и пошел в единственный известный мне зал, в котором проводились собрания АА. Он находился в здании, стоящем на пересечении Первой авеню и Первой улицы.
В прошлом году я несколько раз был на этих собраниях, но каждый раз убеждался, что на самом деле не страдаю алкогольной зависимостью. Те, кого я видел в зале, были сломлены. Они не могли управлять своей жизнью. Именно такие люди нуждались в странном и старом культе Билла Уилсона
[232].
Я всегда спотыкался о необходимость признания того, что я – алкоголик и что моя жизнь неуправляема. Я продал 20 000 000 пластинок и стоял на сцене перед миллионами людей. Я был знаком с главами государств и встречался с кинозвездами. Я работал вместе со своими кумирами, у меня были пентхаусы и недвижимость на океанском побережье, которую я даже ни разу не удосужился осмотреть. Поэтому мне было смешно: разве такая жизнь неуправляема?
Но нельзя было отвернуться и от других истин: я не мог сблизиться с женщиной, не испытывая изнурительных приступов паники; я не мог пойти в бар или клуб и выпить меньше 15 порций спиртного; большую часть прожитых дней я не мог встать с постели из-за похмелья и, ежедневно просыпаясь, был недоволен тем, что не умер во сне.
Наконец я признался себе: да, я не могу управлять своей жизнью.
Год назад на вечеринке я разговорился со старым популярным музыкантом, о котором всем было известно, что он трезвенник. Я страдал от похмелья, меня тошнило, а он был спокоен и раздражающе здоров.
– То есть, – спросил я, – вы ходите на собрания АА?
– В этом месяце будет двадцать лет. А что, вы считаете себя алкоголиком?
Во мне еще жила уверенность в том, что я – любитель алкоголя.
– Забавно вот что, – сказал он мне. – Считается, что быть алкоголиком – это значит пить. Это так, но в то же время и не так.
Я всегда спотыкался о необходимость признания того, что я – алкоголик и что моя жизнь неуправляема.
Я растерянно посмотрел на него. Мне хотелось сказать: «Конечно, быть алкоголиком – это значит пить. Что вы, вообще, черт возьми, имеете в виду?»
Он продолжал:
– До того, как я бросил пить, мне было страшно, и меня переполняла ненависть к себе. Очень сильная. Но после того как я протрезвел, узнал, что алкоголь – это только первый шаг. Дальше идет борьба со страхом и сломленностью, из-за которых и начинаешь пить. По сей день, называя себя алкоголиком, я имею в виду вот что: «Оставшись наедине с собой, я всего боюсь и хочу умереть».
Слов для ответа у меня не нашлось. Он улыбнулся и записал на салфетке свой номер телефона.
– Прости, что заболтал тебя, парень. Позвони, если вдруг захочешь прийти на встречу.
Мне было неудобно звонить ему, ведь я ходил на несколько собраний АА самостоятельно. И видел людей, сидевших, склонив головы, неспособных смотреть ни на что, кроме как на покрытие пола под ногами. Я был полон самодовольства и жалел их, сломленных. А теперь было 18 октября 2008 года, и я был одним из них: сидел на металлическом складном стуле на собрании анонимных алкоголиков и смотрел в деревянный пол. Мне хотелось поднять голову, увидеть других людей в комнате, но было слишком стыдно.
Присутствовать на собраниях АА в качестве зрителя было удивительно весело: я чувствовал себя этаким забавляющимся антропологом. Но теперь я был человеком, который не мог смотреть другим в глаза, который был наркоманом-самоубийцей, который и дня не продержался трезвым, который был больным и сломленным человеком, в венах которого еще текли пиво, водка и наркотик.
По сей день, называя себя алкоголиком, я имею в виду вот что: «Оставшись наедине с собой, я всего боюсь и хочу умереть».
Я тщетно искал хоть какие-то доводы, способные заставить меня покинуть эту комнату и вернуться в мир баров и дикой распущенности. Но не находил в себе ничего, кроме паники и тошноты. Когда-то я был рок-звездой. Когда-то я был королем. Слава и богатство когда-то защищали меня и придавали смысл моей жизни. Они должны были все излечить. Но у меня ничего не вышло. Слава не избавила меня от проблем, и даже моя последняя любовь – алкоголь и разложение – больше ничего не решала.
Я вжался в сиденье металлического складного стула и подумал: «Мне конец». Я признал свое поражение и начал плакать. И тогда напряжение ушло. Я поднял руку, все еще не находя в себе сил оглядеть комнату или встретиться с кем-нибудь взглядом.
Я не хотел произносить это вслух. Но, наконец, понял, что это правда.
