Пытаясь удержать Хаз'аля от вооруженного сопротивления правительству, Гардинг искал способ сохранить его в качестве союзника. Он предложил британскому правительству гарантировать Хаз'алю выплаты, которые персидское правительство пообещало ему в качестве компенсации за потерю возможности брать таможни на откуп.
Хаз'аль согласился на требования правительства ввести новый таможенный режим, но не решался принять бельгийских управляющих. Британскому вице-консулу в Мохаммерехе казалось, что шейх «сомневается, правильно ли он сделал, что уступил до некоторой степени в вопросе таможен». Он утверждал, что ханы Даштестана и вожди бахтиаров обещали ему поддержку в вооруженном сопротивлении введению персидских таможен. Гардинг продолжал настаивать, что «разумнее прийти к компромиссу, нежели создавать беспорядки, последствия которых невозможно предвидеть».
Предложение Гардинга оказать поддержку Хаз'алю было одобрено Дж. Керзоном, считавшим, что река Карун имеет большое значение и что «главная причина нашей слабости в Персии – неспособность поддержать тех вождей и чиновников, которые склонны сотрудничать с нами». Лансдаун разделял взгляды Керзона и Гардинга, но боялся брать на себя какие-либо обязательства. Он считал, что Гардингу следует «сказать, что, пока шейх действует в соответствии с нашими советами и остается верным подданным шаха, он будет пользоваться нашим доверием и поддержкой». Именно такие формулировки приводили в ярость всех, кто имел дело с британскими дипломатами: двусмысленная, противоречивая и обязывающая только одну сторону; а другая оставляет за собой полную свободу судить, соблюдены ли условия сделки.
Персидское правительство знало о существовании тесных отношений между шейхом Хаз'алем и британцами. Избежать обсуждения вопроса о таможнях в Мохаммерехе с британским посланником было невозможно. Во время встречи с Амином ос-Солтаном 1 декабря 1902 г. сэр А. Гардинг говорил с грубой откровенностью. Он так описывал этот разговор: «Мне совсем не хотелось ставить под сомнение власть шаха над Мохаммерехом, которую правительство его величества всегда признавало. Наш опыт в Сеистане, однако, был для нас уроком в том, какое воздействие на наши интересы может оказать присутствие русского консула и бельгийских таможенников, которые не всегда ведут себя здраво… На Каруне, как и в Сеистане, у русских нет коммерческих интересов, и недавнее назначение консула могло преследовать только политические цели. Мы твердо настроены не допустить превращения Мохаммереха во второй Сеистан и потому должны дать шейху Хаз'алю понять, что, если бы русские агенты попытались запугать его или оказать на него давление, благодаря своему влиянию в Тегеране, мы готовы были бы поддержать его. Именно из-за угроз такого рода, сделанных русским консулом в Исфахане во время его визита в Мохаммерех, я счел себя обязанным сказать шейху, что наши военно-морские силы в Заливе сильнее русских и могут быть задействованы для поддержания статус-кво, в котором равно заинтересованы и мы, и он».
Заявление Гардинга, очищенное от дипломатической шелухи, означало, что Мохаммерех и нижний Карун были практически выведены из-под суверенитета Персии и взяты под протекцию Британии. Амин ос-Солтан сказал Гардингу, что шах был бы расстроен, если бы он доложил его величеству об этом разговоре. Великий визирь не смог удержаться от соблазна переложить вину за рост русского влияния на самих британцев. Эта «недружественная политика», проводившаяся во времена предшественника Гардинга, «и отказ британского правительства оказать Персии финансовую помощь, невзирая на настойчивые представления самого сэра М. Дюранда», поставили правительство Персии в положение, на которое англичане сегодня жалуются.
Несколько позже шейх Хаз'аль снова спросил, защитят ли его британцы против попыток иностранных держав (шаха он не боялся) свергнуть его. Гардинг ответил, что если бы Мохаммерех подвергся нападению, «мы вмешались бы, если бы вы действовали в соответствии с нашими советами, и наш флот, сильнейший в Заливе, был бы задействован, чтобы предотвратить любые силовые акции против вас».
Первые попытки проникновения России в Персидский залив имели место летом 1899 г. 4 июня трое русских, консул в Исфахане и двое казаков, прибыли из Шираза в Бушер. Британский политический резидент телеграфировал Гардингу, что целью их визита является осмотр острова Ормуз «как возможной угольной базы». Русский консул в Исфахане князь Дабижа, отпрыск молдавской фамилии, осевшей в России в 1812 г., принадлежал к той же школе активных империалистов, что и Миллер. По мнению Гардинга, Дабижа и его казаки представляли собой лишь острие опасной вражеской силы. Он телеграфировал политическому резиденту в Бушере: «Вам следует внимательно следить за его передвижением и за передвижением других русских в портах Залива. Можете быть совершенно уверены, что Россия и Франция действуют заодно».
Ссылка Гардинга на Францию обусловлена тем, что Дабижа в Бушере был гостем французского вице-консула, однако к тому времени активность французов в Персидском заливе беспокоила британцев уже пять лет. В 1894 г. Франция открыла консульство в Маскате. Ее консул Оттави бегло говорил по-арабски и был способным дипломатом (для британцев «интриганом»). Он настроил правителя Омана шейха сейида Файсаля против британцев и добился у него права организовать там французскую угольную базу. Когда же британцы подняли этот вопрос в Париже, министр иностранных дел Т. Делькассе заявил, что ничего об этом не знает.
В 1899 г. правительство Индии поручило политическому резиденту в Персидском заливе полковнику М. Миду добиться от султана, чтобы концессия на угольную базу была отозвана. Мид отправился в Маскат в сопровождении адмирала Дугласа на корабле «Энтерпрайз», флагмане восточноиндийской эскадры. Султан отказался выслушать требования Мида, тогда адмирал Дуглас дал ему знать, что «если он в назначенное время не явится на флагман и не согласится на все британские требования, то он начнет бомбардировку дворца султана, стоящего у кромки воды. Султан явился. Это был конец французской угольной базы».
На протяжении всего пребывания на юге князь Дабижа был окружен британскими шпионами, которые наблюдали за каждым его движением и подслушивали его разговоры. Докладывали, что он попросил некоего купца Ага Мохаммада Шафи, которого британцы преследовали в судебном порядке за мошенничество и который отсидел по их настоянию срок в тюрьме, построить дом на окраине Бушера для русского консула, который вскоре должен прибыть.
В Мохаммерехе с Дабижей обошлись в высшей степени бесцеремонно. Его поместили в карантин под предлогом того, что Бушер, куда он прибыл морем, объявлен чумной зоной. Дабижа яростно протестовал, «заявляя, что в Бушере нет чумы, и требовал предъявить документы, дающие на это право, от шаха или садр-и-азама». Зная, что карантин ему предписан английским доктором, Дабижа дал этому инциденту политическую оценку. Проведя там несколько дней, он высказал угрозу самовольно покинуть карантинную станцию и отправиться вверх по Каруну. Поскольку применять силу для удержания его под карантином сочли неразумным, глава Мохаммереха шейх Хаз'аль дал паровой катер, чтобы доставить его в Ахваз, договорившись при этом, что он не будет сноситься с берегом в течение оставшегося срока карантина.
