Вид русских кораблей и консульств в Персидском заливе заставил Керзона возобновить его старую баталию с Уайтхоллом. 7 ноября 1901 г. он направил в Лондон депешу, в которой ссылался на свои меморандумы от 21 сентября 1899 г. и от 6 сентября 1900 г. «Последующие события, – писал он от имени правительства Индии, – более чем подтвердили прогнозы, высказанные в нашем письме, и придали дополнительный вес нашей просьбе ясно и четко сформулировать британскую политику в отношении этой страны». Керзон перечисляет преимущества, полученные в последнее время Россией. События последних двух лет укрепили его убежденность в том, что «вопрос Персии и Персидского залива вот-вот превратится в «критическую точку» центральноазиатской политики».
Обратившись непосредственно к заливу, вице-король писал: «Мы считаем, что последние сто лет поддержание главенства британского влияния в Южной Персии и Персидском заливе было само собой разумеющимся для британской государственности; хотя нельзя отвергнуть коммерческую конкуренцию других держав или законно противодействовать ей, все же нельзя допустить создание в этой части мира чужих политических интересов из-за серьезного ущерба для интересов Индии и, следовательно, Великобритании. Мы не знаем ни одного ответственного государственного деятеля, который не подписался бы под этим заявлением».
Переходя к фронтальной атаке на лорда Гамильтона и некоторых высокопоставленных чиновников министерства по делам Индии, Керзон утверждал: «В последнее время мы наблюдаем признаки готовности некоторых кругов отойти от этой позиции и считать, что политическое первенство, завоеванное Великобританией в этом регионе ценой огромных затрат энергии и средств, может безнаказанно оспорить кто угодно, и мы можем спокойно им поделиться».
Правительство Индии, снова заверяет Керзон, не имеет возражений против предоставления России коммерческого доступа к Персидскому заливу по железной дороге или иным путем, но «приобретение русским правительством политических прав в этом регионе было бы серьезной опасностью для Индийской империи; мы надеемся, что подобная идея или предложение будут, как и прежде, встречать энергичное противодействие со стороны правительства его величества».
Меморандум Керзона был распространен в министерстве по делам Индии и кабинете министров вместе с длинной запиской Гамильтона, обвинявшего вице-короля в том, что он не в состоянии предложить практические меры, которые могли бы быть реализованы в Персии. В свою очередь, увлекшись обобщениями, Гамильтон утверждал: «Наши претензии и политика в этой стране основываются на уходящем порядке вещей, а продвижение России базируется на современных силах и средствах, которые становятся все мощнее». Он снова повторил свое мнение, что развитие сети железных дорог изменило баланс сил на Среднем Востоке в пользу России. «Те силы на севере, которые поддерживают Россию, – военные, дипломатические и финансовые – прибывают, наши же находятся на ущербе. Русская дипломатия настолько уверена, что время на ее стороне, что ведет очень осмотрительную и осторожную игру, не давая нам никакой возможности остановить их продвижение угрозой войны, даже если бы мы того пожелали».
Сама независимость Персии, продолжал Гамильтон, превратилась для русских в инструмент для получения концессий и монополий: «Очевидно, что до тех пор, пока мы будем цепляться за старую политику и методы, признавать и поддерживать несуществующую независимость, наше положение будет становиться все хуже и хуже. Мы не сможем ни обеспечить Персии свободу действий, ни защитить наши интересы».
Гамильтон не согласился с предложением Керзона направить Персии предупреждение: не предоставлять России никаких концессий или привилегий, которые могли бы представлять опасность для британских интересов в Южной Персии; но предложить что-либо конкретное он не смог. Доведенная до логического конца, его позиция требовала бы полного ухода из Персии и Персидского залива. Гамильтон был подвержен пессимизму, нередкому в английских политиках. Его взгляды разделяли в большей степени деятели оппозиции, чем коллеги по кабинету министров. Взгляды лорда Лансдауна больше соответствовали взглядам Керзона; он не признавал, что Англия настолько слаба, как полагал Гамильтон. Как и Керзону, ему трудно было поверить в «неизбежное» продвижение России. Когда в марте 1899 г. сэр А. Годли, заместитель министра по делам Индии, разделявший многие взгляды Гамильтона и Уорнера, упомянул о «неизбежном» в письме к Керзону, вице-король Индии ответил, что подобные замечания рождают в его сознании ужас. «В своих рассуждениях вы отталкиваетесь от того, что рассматриваете как неизбежное; в современной политике часто можно встретить подобные аргументы… Я соглашусь признать, что непреодолимый рок собирается ввести Россию в Персидский залив, не раньше, чем признаю, что с той же неизбежностью она окажется в Кабуле или Константинополе. К югу от определенной линии в Азии ее будущее зависит скорее от наших намерений, нежели от ее собственных возможностей».
Лансдаун одобрил бы подобный язык. Когда пришел его черед говорить, его голос звучал более умеренно, чем голос вице-короля, но отражал, скорее, мысли Керзона, чем Гамильтона.
5 мая 1903 г. в палате лордов лорд Лансдаун заявил, что британская политика заключается в развитии и защите британской торговли в Персидском заливе. Усилия Британии, сказал он, не направлены на исключение законной торговли других государств; но «мы должны рассматривать создание военно-морской базы или укрепленного порта в Персидском заливе любой другой державой как серьезную угрозу британским интересам, мы должны противодействовать ей всеми возможными средствами».
Керзон воспринял эти слова с облегчением. 14 мая 1903 г. он написал своему оппоненту и начальнику Дж. Гамильтону: «Вы можете судить, какое удовлетворение я испытал, когда… прочитал заявление британского министра иностранных дел в парламенте, что Великобритания ни при каких обстоятельствах не потерпит создания военно-морской базы в Персидском заливе любой из иностранных держав. Это именно то, за что я ратовал в своей книге одиннадцать лет назад словами, которые позже стали знаменитыми; это то, в чем я убеждал и о чем умолял последние четыре года в десятках писем вам… так что, если в конце этих дискуссий я обнаруживаю, что точка зрения, которую я защищал, наконец одержала верх в самых высших кругах, я не могу не испытывать ощущение личной победы».
Русский посол в Лондоне, «непривычный к подобной прямоте высказываний британских государственных деятелей по деликатным вопросам», говорил с Лансдауном через день после знаменитой декларации последнего и отрицал всякое желание со стороны России основать в Персидском заливе военно-морскую базу. Но он отказался вступить в дискуссию по вопросу о взаимопонимании между Британией и Россией по персидскому вопросу, выразив сомнение в том, что «пришло время для подобной дискуссии или для рассмотрения соглашения, по которому были бы формально признаны сферы влияния двух стран».
Дж. Керзон не был человеком, который мог молча наслаждаться своим звездным часом. Декларацию Лансдауна в палате лордов («нашу доктрину Монро на Среднем Востоке») следовало драматически подать, чтобы сделать ее убедительной как для друзей, так и для врагов. Он решает совершить тур по Персидскому заливу, посетить его порты и продемонстрировать могущество британского военно-морского флота. Сэр А. Гардинг получил из министерства иностранных дел инструкцию, в которой говорилось, что «было бы ошибкой рассматривать путешествие вице-короля как угрозу кому бы то ни было; это выражение дружеского интереса, который мы проявляем к персидским делам, и наших сложившихся отношений с султаном Маската и вождями западного побережья Персидского залива».
