С.Ю. Витте, сделавший очень много, чтобы привести Персию под суверенитет России, видел, как его достижения рассыпаются в прах, а завоеванные им позиции сдаются. Будучи уже в отставке, он писал: «Можно сказать, что Персия, особенно ее северная часть, наиболее населенная и плодородная, давно уже находится под нашим доминирующим влиянием. С завоеванием южных областей Кавказа, бывших когда-то провинциями Персии и Турции, вся северная часть Персии была обречена в будущем если не стать частью великой Российской империи, то, во всяком случае, превратиться в страну под нашим полным протекторатом. Ради этого мы жертвовали нашей русской кровью».
Витте был убежден, что судьбу Персии следовало предоставить истории, и Россия не должна была связывать себе руки. Ей следовало покровительствовать Персии, и, как провинции юга Кавказа присоединились к России, северная часть Персии должна была бы в будущем постепенно превратиться в провинции Российского государства.
Витте писал, что конвенция обеспечила и Британии, и России влияние на центральное правительство, но поскольку правительство располагается в Тегеране, то Британия получила средства оказывать влияние на север страны. Он сделал вывод: «Что же мы получили в конце концов? Мы не можем политически аннексировать Персию, поскольку это противоречило бы соглашению с Англией. Никаких экономических выгод мы не можем получить, поскольку очевидно, что мы не можем конкурировать с немцами на севере Персии, если Персия предоставит немцам те же экономические условия, что и нам. В результате ясно, что мы подписали договор, согласно которому в будущем мы потеряем Персию».
Сходство взглядов Витте и Зиновьева неудивительно. Витте знал и уважал Зиновьева, отзывался о нем как о выдающемся дипломате, прекрасно знающем дела на Среднем Востоке. В определенном смысле Витте и Зиновьев разделяли взгляды Грея и Николсона. Англичане тоже считали, что Британия не сможет остановить силой продвижение России на юг и соглашение, закрепляющее Южную Персию за Британией, выгодно исключительно британцам. С такой точки зрения со стороны России соглашение выглядело большой и ненужной жертвой. Парадоксально, но те русские, чей анализ совпадал с анализом Грея; кто был согласен с его утверждением, что Британия отказалась лишь от видимости, в то время как Россия отказалась от реальных возможностей, они никогда не подписали бы такую конвенцию.
Глава 8
Неудобный союз
Российское правительство полагало, что персидские статьи договора 1907 г. включали в себя обязанность Британии не вмешиваться в деятельность России в российской сфере влияния. Сэр Э. Грей молчаливо поощрял такую интерпретацию. Много лет спустя он писал: «Я вовсе не ожидал, что соглашение уменьшит русскую активность на севере Персии. Невозможно было пустить в обратном направлении стрелки часов, и без того отпустивших так много времени на независимость Персии; но я надеялся, что эти часы можно остановить. В некотором смысле так оно и было, ибо русские ограничили свою деятельность севером страны. Русские министры иностранных дел, освободившись от постоянного ожидания неприятностей от британского соперничества в Тегеране, готовы были действовать не спеша; но русские агенты решили, что в русской сфере у них развязаны руки, и там часто делались вещи, несовместимые с «целостностью и независимостью».
В то же время персидская революция следовала своим бурным курсом. В день подписания англо-русского договора Амин ос-Солтан был застрелен тебризским фанатиком Аббасом-агой, членом террористического политического клуба (энджомена). В прессе открыто высказывались угрозы жизни самого шаха:
Тиран падет под тяжестью грехов;
Ладья пропала; Пешку не сдержать;
Слона, Коня мы привлечем к задаче;
Премьер убит – и Королю уж мат.
Шах и его сторонники не собирались договариваться с меджлисом, и русский посланник Н.Г. Гартвиг поощрял их в пренебрежительном отношении к конституции. Воспитанный в атмосфере Азиатского департамента Министерства иностранных дел и преданный его империалистическим традициям, Гартвиг был одним из тех, кто во время подписания соглашения считал, что его страну лишают зрелого фрукта, готового упасть прямо в руки. Он решил, что единственный путь сохранить достижения русской дипломатии последних лет – это любыми методами добиваться сохранения на троне Мохаммада Али-шаха, который еще в роли валиада в Тебризе показал себя вполне сговорчивым.
Русский посланник считал необходимым использовать для подавления революции силу; однако в тот момент Извольский стремился не раздражать британцев, в чьей поддержке нуждался на Балканах. Персидскую революцию обсуждали в ноябре 1907 г. на особом совещании. Извольский выступил против мер, «эквивалентных установлению протектората» над Персией, и призвал к решению «на базе соглашения с Англией». Это вызвало недовольство военных, уверявших, что совместные с Британией действия особенно нежелательны, поскольку, утвердившись с нашей помощью на берегах Персидского залива, она готова уничтожить остатки нашего влияния в Персии и навсегда перекрыть нам путь к Персидскому заливу. Военные отказались рассматривать идею совместного англорусского «умиротворения» Персии, тогда как Извольский при поддержке Столыпина и Коковцова не хотел предпринимать односторонних военных действий с риском разорвать соглашение с Англией. Решено было воздержаться от открытой интервенции.
По поводу скрытой интервенции ничего сказано не было, и Гартвиг активно уговаривал шаха избавиться от парламента, конституции, свободной прессы и прочих демократических атрибутов, которые он и шах горячо ненавидели. Несколько недель кабинет министров возглавлял мягкий либерал Абол Касем-хан Насер ол-Молк, выпускник Оксфорда, числивший среди своих друзей сэра Э. Грея (своего однокурсника), лорда Керзона (с которым он обычно дебатировал в оксфордском колледже Баллиол), Спринг-Райса и других ведущих деятелей политических и дипломатических кругов Англии. 14 декабря Насер ол-Молк ушел в отставку. На следующее утро он уже оказался в тюрьме с тяжелой цепью на шее, и только личная дружба с видными англичанами спасла его от мести шаха. Вмешалось британское дипломатическое представительство, и Насеру ол-Молку разрешено было покинуть страну и уехать в Европу. Тем временем улицы заполнились толпами людей, выступающих против меджлиса, который обвинили в том, что это сборище бабистов и неверных. Была вызвана казачья бригада, но отнюдь не для того, чтобы положить конец этим демонстрациям. Шах использовал ее для запугивания меджлиса и его сторонников.
Если бы войска двинулись, чтобы занять мечеть Сепах-салара рядом со зданием парламента и временно закрытое здание парламента, на стороне шаха была бы полная победа. Вместо этого он созвал министров, ушедших в отставку, для переговоров; всем стало ясно, что шах не уверен в своей силе и ищет компромисса… Настроение совершенно переменилось: сторонники конституционного режима, видя, что баланс сил склоняется в их сторону, подняли головы, а шах и его окружение начали терять боевой дух.
То, что симпатии Гартвига полностью принадлежали шаху, видно из его депеш, которые российское правительство сочло возможным опубликовать. Он был разочарован тем, что шах не нанес окончательного удара по меджлису, когда имел такую возможность.
