В «момент триумфа» Гартвигу сообщили, что некоторые конституционалисты нашли убежище в британской дипломатической миссии. Гартвиг не собирался допускать, чтобы старый обычай «баста» (убежища) мешал выполнению его планов. Чтобы не позволить сотням людей бежать за защитой к англичанам, он приказал Ляхову окружить британскую миссию казаками. Это был беспрецедентно наглый шаг. Англичане были поражены наглостью казачьего полковника, но не могли не проникнуться уважением к решительности и целеустремленности этого человека.
Английский резидент в Тегеране писал: «Единственный русский, поведение которого вызывает у меня какое-то уважение, – это Ляхов. Он просто идет вперед, не заботясь о том, кто и что думает или говорит. Он не делает из этого секрета; он делает все во славу России и ради того, что ему представляется естественным следствием, – ради унижения Англии. Он совершил государственный переворот; он решил, что его работу не должен испортить «баст» в британской миссии; он намеренно оскорбил миссию тем, что расставил вокруг нее множество казаков, не думая о последствиях; он приказал своим казакам пройти по городу и сообщить, что, если «баст» продолжится, миссию обстреляют из пушек; он сделал все, чтобы заставить нас наесться грязи, утвердить мнение, что его правительство не обратит внимания на его экстраординарные действия».
Англичане понимали, что Ляхов действует не по собственной инициативе. Блокада парка дипломатической миссии казаками, чтобы персы не могли войти туда, – дело серьезное. Приказ отдал Гартвиг, увидевший, что тридцать или сорок националистов нашли убежище в британской миссии, и опасавшийся, что за ними могут последовать и другие, помешав ему завершить дело убийства революции. Из окруженной миссии докладывали в Лондон: «Месье де Гартвиг сорвал свое раздражение препятствиями, возникшими на пути исполнения его плана восстановления шаха в качестве абсолютного монарха, на дипломатической миссии его величества».
Гартвиг открыто обвинил британского поверенного в делах Ч. Марлинга в поддержке националистов против шаха, использовав оскорбительные выражения. В течение нескольких дней царило такое напряжение, что в опасности оказались не только отношения между двумя дипломатическими миссиями, но и сам англо-русский договор. В Лондоне заявили протест по поводу действий Гартвига. Обвинения Гартвига о вмешательстве Марлинга на стороне националистов были отвергнуты как абсурдные: меньше всего хотелось бы иметь в миссии множество беженцев, но отказать не всегда возможно. Было указано, что осложнения такого рода могут иметь катастрофические последствия.
В своем кругу русские признавали роль Гартвига в государственном перевороте 23 июня и его ответственность за размещение казаков вокруг британского дипломатического представительства. По мнению Бенкендорфа, проблема заключалась в том, что Гартвиг и Марлинг по-разному интерпретировали термин «невмешательство». Марлинг ускорил кризис тем, что ничего не делал; Гартвиг, делавший слишком много, пришел к тому же результату. Он организовал и вдохновил сторонников шаха, а с Марлингом обращался так, будто тот был ниже чином или даже подчиненным Гартвига. Поведение Гартвига было настолько наглым, что даже французский посол в Лондоне Камбон счел необходимым обсудить его с Бенкендорфом.
Британское давление стало необычайно сильным. Полностью погруженный в балканские проблемы, Извольский не замечал, как рушится англо-русское соглашение. Все же Гартвигу было приказано убрать оцепление от британской дипломатической миссии, но для англичан он стал персоной нон грата. Король Эдуард VII откровенно сказал Бенкендорфу, что в Тегеране необходимы новые посланники. Поскольку Спринг-Райс уже успел покинуть Персию, это следовало понять как требование отозвать Гартвига. Бенкендорф согласился.
Извольский и Бенкендорф считали, что хорошим посланником в Тегеране может стать С.А. Поклевский-Козелл, советник посольства в Лондоне. Бенкендорф отзывался о нем как об умном и энергичном человеке, хорошо знающем свое дело. Более того, в глазах англичан он был выше всяких подозрений.
Станислав Альфонсович Поклевский-Козелл, богатый польский аристократ, был хорошим другом Извольского, под началом которого служил в русской дипломатической миссии в Токио перед началом Японской войны. Витте приписывал «злым языкам» слух о том, что Поклевский помогает Извольскому деньгами. За несколько лет, проведенных в Лондоне, Поклевский сумел стать популярным в английском обществе. Подобно Бенкендорфу и Извольскому, он высказывал умеренно либеральные взгляды и выступал за англо-российскую дружбу; фактически, он был посредником на ранних стадиях переговоров, приведших к заключению договора 31 августа 1907 г.
Извольский проявлял стремление к поддержанию сотрудничества двух держав в Персии: сам Николай II вскоре передал сэру А. Николсону послание, в котором вновь высказывал свое желание сохранить англо-российское согласие. Но избавиться от Гартвига оказалось значительно сложнее, чем убедить Николая «вновь высказать свое желание» англо-русской дружбы. Мадам Гартвиг, «леди великой силы духа», была близка к великокняжеским кругам Санкт-Петербурга. У Гартвига были могущественные друзья, чем и объясняется его независимость от Извольского и пренебрежение его инструкциями.
Ничто не может продемонстрировать лучше исключительную силу Гартвига, чем инцидент с казаками вокруг британской дипломатической миссии; то, как позже он действовал вразрез с политикой Извольского. Хотя в Тегеране было известно, что офицеры казачьей бригады подчинялись приказам Гартвига, но отвечать за свои действия пришлось Ляхову. В рапорте своему военному начальству на Кавказе он утверждал, что 18 июня 1908 г. посланник вызвал его в русское дипломатическое представительство и сказал, что англичане догадались о готовящемся перевороте и намереваются предоставить убежище недовольным, чтобы ослабить эффективность наших действий. Необходимо было принять меры, чтобы предотвратить «баст» во всех иностранных представительствах, но Гартвиг посоветовал Ляхову предпринять против британского представительства более строгие меры, чем против остальных.
Гартвиг оставался на своем посту еще несколько месяцев, продолжая вести двойную игру: на публике он сотрудничал с англичанами, втайне убеждал шаха расширять контрреволюционные меры. Посланника беспокоила роль, которую играли в персидских политических делах кавказские революционеры. После роспуска меджлиса 23 июня 1908 г. националисты Тебриза отказались признать Мохаммада Али своим законным правителем. Власть шахского губернатора рухнула, националистические политические общества (энджомены) взяли власть и приготовились оборонять город против армии шаха. Националисты обратились также к социал-демократам Кавказа за помощью в борьбе против деспотизма. Областной комитет социал-демократической партии решил набрать некоторое количество опытных революционеров и бывших солдат и направить их в Персию, вооружив пистолетами и гранатами. Вскоре в Тебризе появились десятки грузинских социал-демократов. Дашнакцутюн (Армянская революционная федерация) не сразу присоединилась к националистам. Ей приходилось принимать во внимание возможную реакцию, направленную против армянского населения в других персидских городах. По мере усиления борьбы в Тебризе дашнаки постепенно отказывались от своего нейтралитета. Наконец, в октябре 1908 г. они тоже приняли участие в обороне Тебриза и внесли огромный вклад в ее успех. Гартвиг регулярно докладывал о деятельности кавказцев в Санкт-Петербург.
