Черчилль и Романовский, представлявшие две дипломатические миссии, предупредили как фадайянов («жертвующих собой» – еще одно название революционных бойцов), так и лидеров бахтиаров, что единственным средством избежать иностранной интервенции явлется немедленное восстановление порядка. Вооруженные демонстрации – это неоправданные мятежи, ведущие лишь к осложнению и без того критической ситуации. Саблин в телеграмме предложил следующие аргументы для восставших: «Ни Россия, ни Англия не угрожают своими советами независимости Персии, они руководствуются исключительно чувством дружбы к своему соседу. Шах восстановил конституцию и подтвердил либеральные избирательные законы. Правительство, которое нельзя упрекнуть в том, что оно вынашивает реакционные планы, подходит к реформам с помощью прочной законодательной базы. Те, кому дорога Персия, должны терпеливо и спокойно ждать нового созыва меджлиса».
Шах был в отчаянии. Баркли и Саблин неоднократно уверяли его, что восстановление конституции сразу же покончит с восстанием и излечит страну. Мохаммад Али упрекал дипломатов: «Я сделал все, что вы мне сказали. Вы видите результаты. Страна в полной анархии, мне открыто угрожают. Теперь я взываю к вашей дружбе».
Баркли и Саблин ответили незадачливому монарху: «Десять месяцев мы убеждали Ваше Величество вернуть стране конституцию. Восемь месяцев вы не обращали внимания на наши советы. Тем временем ваши противники… усилились и вооружились. Оба дипломатических представительства сделали все возможное, чтобы предотвратить этот кризис».
Аудиенция у шаха произвела и на Баркли, и на Саблина тяжелое впечатление. Последний чувствовал себя особенно неловко, поскольку именно из-за русского дипломатического представительства в самом начале обострились отношения шаха с меджлисом. Саблин, конечно, знал, какие советы давал шаху перед своим отъездом Гартвиг. Дело зашло уже слишком далеко, и самое большее, что мог сделать Извольский для верного друга России Мохаммада Али, это дать поручение Бенкендорфу обсудить с Э. Греем вопрос о предоставлении шаху убежища в одной из миссий.
Россия была не против интервенции. Ее войска стояли уже в Тебризе. Особое совещание министерства 3 июля решило, что вторжение в Тегеран фадайянов и бахтиаров может подвергнуть опасности русских жителей и учреждения. Правительство России считало себя морально обязанным защитить их. Извольский писал Бенкендорфу: «Совещание приняло решение немедленно послать отряд, состоящий из одного казачьего полка, одного пехотного батальона и одной батареи, из Баку в Энзели. Этот отряд должен продвинуться не дальше Казвина, обеспечивая сообщение между этим пунктом и Каспийским морем. Дальнейшее продвижение подразделений этого отряда будет зависеть от курса событий и будет иметь место только по команде нашей дипломатической миссии в Тегеране».
Через несколько дней русские войска начали прибывать в Казвин.
Силы гилянских националистов и бахтиаров объединились под Тегераном. После нескольких столкновений они сумели обойти верные шаху войска и 13 июля вошли в столицу. Шах укрылся в летней резиденции русской миссии в нескольких милях к северу от города. Русский поверенный в делах Саблин в депеше так описывает этот эпизод: «Шахская свита прибыла в Зарганде в 8 часов утра. Сам шах с детьми прибыл получасом позже. У меня недостанет красноречия, чтобы описать печальный момент, когда шах, бледный и похудевший, въехал верхом в сад миссии. Я и члены миссии приветствовали его величество, казаки конвоя отдали честь. Шах по-русски сказал страже «Здорово». С видимым волнением шах пожал мне руку и вошел в дом посланника».
К охранявшему шаха эскадрону казаков вскоре присоединились сипаи из британской миссии. Были подняты русский и британский флаги. В течение ночи, пока «покой его величества охраняли казак и сипай», в безопасную русскую миссию из Тегерана в Зарганде были перевезены его сокровища. С драгоценностями и деньгами прибыли слуги шаха, его вассалы и верное войско численностью около пяти сотен человек.
16 июля Мохаммад Али был формально низложен, а шахом провозглашен его двенадцатилетний сын Ахмад-мирза. 18 июля маленький толстый мальчик оставил убежище в русской миссии и под охраной казаков и сипаев уехал в Тегеран, чтобы дать клятву на верность конституции.
Став победителями, конституционалисты начали сводить старые счеты. 30 июля прошли широкомасштабные аресты сторонников Мохаммада Али; были арестованы реакционные муджахиды шейх Фазлолла, Али Акбар Боруджерди и Ахунд Амоли. В тюрьму были заключены несколько бывших военных помощников шаха и шеф полиции Сардар Афхам. На следующий день шейх Фазлолла был повешен перед ликующей толпой, в которой был и его сын. 1 августа был повешен Аджудан-баши Исмаил-хан, бывший командир артиллерии, участвовавшей в бомбардировке меджлиса. Русский поверенный в делах Саблин обратился к новому персидскому правительству с просьбой не предаваться безудержной мести, но персы не обратили на нее внимания. Саблин пожаловался исполняющему обязанности министра иностранных дел С.Д. Сазонову, который дал поручение русскому послу в Лондоне передать Грею, что, поскольку персы не желают последовать совету двух держав, «мы, вероятно, вынуждены будем прибегнуть к угрозам для предотвращения проявлений политической мести».
Значительно важнее жизней нескольких реакционеров для русского дипломатического представительства была судьба казачьей бригады и ее офицеров. В день свержения Мохаммада Али секретарь миссии Барановский встретился с Сепахдаром, Сардаром Ас'адом и Ефрем-ханом, лидерами временного правительства, и потребовал, чтобы бригада была оставлена под командованием русского полковника. Более того, Барановский настаивал, чтобы всем офицерам и рядовым казакам, защищавшим шаха, была дана полная амнистия. Он получил письменное обещание, что «временно Персидская казачья бригада останется, как и прежде, под командованием полковника Ляхова на условиях его полного подчинения военному министру, который будет сегодня назначен, и выполнения всех приказов, отданных ему этим министром».
Утвердив положение казачьей бригады, русская миссия взялась за задачу обеспечения положения своих агентов при дворе. Конституционалисты стремились удалить мальчика-шаха от влияния его русского учителя капитана Смирнова и врача Садовского. Первому было отказано во встречах с шахом. «Нет сомнений, – телеграфировал домой Саблин, – что в правительственных сферах не хотят видеть во дворце штабс-капитана Смирнова. Я полагаю, что нам следует настаивать, чтобы Смирнов был оставлен учителем шаха». Когда главным врачом Ахмад-шаха был официально назначен английский доктор Линдли, Баркли и Саблин пытались удержать персидское правительство от пренебрежения интересами России. Саблин постоянно указывал на выдержку, проявленную Россией. У него было много поводов призвать в Тегеран русские войска, но он не сделал этого «из уважения к национальному движению» и в надежде, «что новые люди смогут понять и оценить политику России». Саблин был разочарован. В граничащие с Россией провинции назначены невежественные губернаторы; Смирнов и Садовский уволены со своих постов; русский банк не получил содействия в судебном преследовании своих персидских должников; право «баста» было нарушено. Саблин просил свое правительство дать ему указания, какие сильные меры он может применить, чтобы новые власти раз и навсегда поняли, что наше невмешательство не синоним попустительства.
