«Маленькому Нератову», как называли его коллеги, наконец удалось спровоцировать флегматичного сэра Э. Грея; 16 августа Грей писал Бьюкенену: «В настоящее время персидское правительство, должно быть, считает меня более русским, чем сами русские… Исполняющему обязанности министра иностранных дел следовало бы объяснить публике, что назначение Стоукса не состоялось единственно из-за наших действий, и сделать то, что я сделал, чтобы убедить наше общественное мнение терпеливо относиться к продолжающемуся присутствию русских войск в Северной Персии и к действиям полковника Ляхова в последние годы.
Мне неоднократно приходилось защищать действия русских, и если бы я высказывался о них столь же откровенно, как это делает сейчас Россия, то взаимопониманию между Великобританией и Россией давно пришел бы конец».
Стойкость Грея в отношениях с Россией была недолгой. 16 августа он бушевал вовсю, а 17 августа сдался и сказал Бенкендорфу, что Стоукс не получит отставки из индийской армии, поэтому не сможет принять назначение командира шустеровских жандармов. При этом Грей отметил, что в парламенте на него могут накинуться за то, что он больше заботится о русских интересах на севере Персии, чем о британских – на юге. Если верить донесению Бенкендорфа, вел он себя при этом не слишком достойно. Он сдался на милость победителя и теперь умолял Россию взять в Тегеране инициативу на себя, чтобы защитить его от неприятностей в парламенте.
19-го Поклевский передал персидскому правительству официальную ноту с протестом против назначения Стоукса на должность командира жандармов. Россия оставляла за собой право принять необходимые меры для защиты своих интересов в Северной Персии. В тот же день Баркли сделал короткое заявление подобного содержания, добавив, «что правительство его величества не может в настоящий момент принять отставку майора Стоукса ввиду обоснованных возражений России против его назначения».
На следующий день Шустер нанес визит Поклевскому и сделал новое предложение: назначить Стоукса с правом работы в Тегеране не больше шести месяцев, по истечении которых майор будет отослан в Шираз. Шустер рассказал о своих планах реформ и заметил, что владеет если не поддержкой, то, по крайней мере, симпатиями британцев. Если Россия будет продолжать сводить на нет все его усилия, он вынужден будет уйти в отставку и оставить страну. «Я должен признаться, что беседа с ним произвела на меня впечатление», – писал домой Поклевский. Он готов был даже рассмотреть предлагаемый Шустером компромисс, хотя и говорил Баркли, что русское правительство вряд ли изменит свою политику. Русский посол в Лондоне граф Бенкендорф предложил принять предложенный компромисс, чтобы избавить Грея от политических неприятностей.
Беседы между генеральным казначеем и русским посланником продолжались. «Можно ли, – спрашивал Поклевский, – сделать так, чтобы через шесть месяцев командовать всей жандармерией был назначен один из шведских офицеров, а майор Стоукс работал номинально под его началом вне так называемой русской зоны?» Шустеру очень трудно было сформулировать соглашение со Стоуксом так, чтобы угодить и русским, и меджлису, но его сближение с Поклевским облегчало поиски взаимоприемлемого варианта. Шустер просил русское правительство, в качестве жеста великодушия, разрешить, чтобы контракт ограничивал пребывание Стоукса в Тегеране девятью месяцами. На полях телеграммы Поклевского по поводу этой просьбы царь написал: «Не согласен. Петергоф, 26 августа (8 сентября), 1911». Некоторое время переговоры еще продолжались, но, в сущности, вопрос был окончательно закрыт.
Политика России в Персии в 1910-м и 1911 гг. была тесно связана с европейскими и даже африканскими делами. Противодействие Шустеру и Стоуксу было результатом не только персидских событий, но и общей международной обстановки, в которой оказалась Россия после боснийского кризиса. Особенно сильное влияние на ход событий в Тегеране оказывала тогда Германия.
В XIX в. и в первые годы XX в. Германия почти не принимала участия в персидских делах. Там слишком прочно окопались Россия и Британия, им трудно было бросить серьезный вызов. Но строительство Германией Багдадской железной дороги вызвало и у России, и у Англии чувство тревоги. Россию особенно задевала возможность строительства соединительной ветки от священных шиитских городов Кербелы и Неджефа до Ханекина на персидско-турецкой границе. Когда в марте 1902 г. тогдашний посол России в Константинополе Иван Алексеевич Зиновьев впервые узнал о планах сооружения такой ветки, он сказал послу Персии, что железная дорога из Персии к священным городам во много раз увеличила бы поток персидских паломников и, следовательно, расходы казны. Персии следовало бы под угрозой закрытия границ для паломников потребовать у Турции, чтобы она отложила строительство этой ветки. Россию также тревожила и перспектива продления в Персию британской железной дороги от Кветты до Нушки. Ламздорф писал, что осуществление подобных проектов противоречит задачам России.
Поражение в японской войне на некоторое время ослабило решимость России не допускать в Персии железнодорожное строительство. 25 августа 1905 г. особое совещание под председательством Ламздорфа решило, что не следует вынуждать Персию к продлению «стерилизующих» соглашений 1890-го и 1900 гг. после 1910 г.
Именно германская угроза в Европе заставила Британию и Россию уладить свои разногласия по Персии. Незадолго до заключения англо-русского соглашения 1907 г. Германия, пытаясь предотвратить образование враждебного ей союза, сообщила русскому правительству, что не будет добиваться концессий на строительство железных и шоссейных дорог или телеграфов в Северной Персии, если Россия предоставит ей свободу торговли и построит ветку от Тегерана до Ханекина для соединения с Багдадской железной дорогой.
Русскому правительству особенно не нравилась перспектива проникновения в Персию германской железной дороги с запада. Тогда открылась бы дверь для притока германских товаров в район, представлявший собой с коммерческой точки зрения «русский заповедник». Самые сильные возражения выдвигали военные. Они были твердо уверены в невозможности согласования Багдадской железной дороги со стратегическими интересами России.
Между 1907-м и 1910 гг. Россию, чьи отношения с Германией оставались прохладными, не могли не тревожить очевидные доказательства постоянного роста влияния Германии на Среднем Востоке. После боснийского фиаско прогерманские круги в Санкт-Петербурге предприняли решительную попытку улучшения отношений между двумя странами. В 1910 г. им удалось добиться отставки Извольского с поста министра иностранных дел и начала, по инициативе России, переговоров с Берлином.
10 октября 1910 г. О'Бейрн телеграфировал Грею, что императоры Германии и России должны встретиться в Потсдаме: на встрече будет обсуждаться персидский вопрос. Неделей позже новый русский министр иностранных дел Сазонов проинформировал О'Бейрна, что русские ведут переговоры с немцами и уже обещали дать согласие на соединение ветки Багдад – Ханекин с железной дорогой от границы до Тегерана, которую со временем построит Россия.
Персидский вопрос детально обсуждался 28 октября на совещании в министерстве под председательством Сазонова. Министр иностранных дел рассказал коллегам про ход русско-германских переговоров. Россия предложила заключить Германии соглашение на следующих условиях: 1) Россия не будет препятствовать строительству Багдадской железной дороги; 2) Багдадская железная дорога не будет соединяться с будущими персидскими линиями без предварительного согласия России; 3) Германия объявит, что не имеет в Персии политических интересов, а также согласится с существованием особых стратегических и коммерческих интересов России в Северной Персии и не будет добиваться там концессий. На основе этих предложений Сазонов надеялся достичь взаимопонимания, а затем и улучшения отношений, поскольку в момент переговоров враждебное влияние Германии ощущалось везде, принимая временами чрезвычайно неприятные для России формы.
