Известие о неофициальных переговорах с Германией относительно Персии вызвало бурю негодования в русском деловом сообществе. Там знали, что не смогут конкурировать с Германией без помощи таких политических мер, как преференциальные таможенные тарифы, дискриминационные грузовые тарифы или даже откровенные экспортные субсидии. Группа московских промышленников во главе с П.П. Рябушинским, одним из богатейших людей России, встретилась с несколькими сочувствующими депутатами
Думы, чтобы выяснить позицию правительства в отношении германского проникновения в Персию. Было известно, что 80 процентов российского экспорта в Персию составляли хлопковые изделия, что московским владельцам текстильных фабрик было очень выгодно. Русская торговля в Персии была такой успешной благодаря таможенным и тарифным соглашениям, чрезвычайно невыгодным для Персии, но благоприятным для России. Но русская торговля не могла бы процветать без постоянных правительственных субсидий. Продление германской железной дороги в Персию нарушило бы установившийся порядок дел, сделало невозможным обычное ведение бизнеса и привело бы к катастрофическим для русской торговли последствиям. Рябушинский хотел бы, чтобы в Персии вообще не было железных дорог, он полагал любую из них и все вместе потенциальной угрозой для интересов русского капитализма. Один из советских историков писал по этому поводу, что русская буржуазия требовала, чтобы царизм проводил в Персии политически реакционную линию, обеспечивая отсутствие железных дорог; она упрямо настаивала, чтобы ее интересы в Персии обеспечивались военно-феодальными методами.
Сам Сазонов считал, что было бы лучше, если бы в Персии совсем не строились железные дороги. Он надеялся, что Россия, пообещав Германии построить линию Тегеран – Ханекин, сможет все же увильнуть от выполнения своих обязательств. Более того, он считал, что германская дорога не достигнет Багдада в течение ближайших десяти или пятнадцати лет. На упомянутом совещании Сазонов говорил: «У нас будет много времени, чтобы принять меры для решительной консолидации наших персидских рынков и, если мы добьемся успехов на этом пути, нам вообще не надо будет бояться ханекинской линии. Пока же германцы придают большое значение нашему соглашению о будущем соединении пока несуществующей сети персидских железных дорог с Багдадской линией. Это соглашение, которое при определенных обстоятельствах может оказаться фикцией, принесет нам весьма существенный результат, а именно общее улучшение наших отношений с Германией».
Будь у России свобода выбора, она, совершенно очевидно, предпочла бы оставить Персию без железных дорог. Однако, опасаясь дальнейшего ухудшения отношений с Германией, Россия сочла необходимым ублаготворить своего могущественного западного соседа обещанием соединить Тегеран с проектируемой Багдадской линией. Можно было бы позволить немцам и самим построить эту ветку, но это неизбежно привело бы к возникновению постоянных германских интересов в русской сфере влияния. Конечно, России не хотелось тратить деньги на увеличение германской коммерческой конкурентоспособности. Не хотелось и отдавать строительство в руки какого-нибудь международного концерна, так как это ускорило бы неприятные последствия. Наиболее подходящей казалась политика увиливания и затягивания; можно было надеяться, что международная ситуация изменится в пользу России.
Британцы не сумели понять игру Сазонова. Внешняя готовность русского министра иностранных дел принять требования Германии в отношении линии Ханекин– Тегеран показалась им глупой и вредной. Даже опытный А. Николсон не оценил рискованной игры Сазонова, не понял его мотивов. Ему показалось, что Сазонов «легкомысленно отдал Германии все то, что Извольский решительно намеревался удержать», причем «сдал все это, не получив взамен вообще ничего». Сбитый с толку Николсон писал: «Я не в состоянии понять, как Сазонов может быть так слеп к последствиям того, что он делает». Дж. Бьюкенен считал соглашение дипломатической победой Германии и ошибкой Сазонова.
Императоры Вильгельм и Николай встретились в Потсдаме в ноябре 1910 г., но окончательное соглашение по Персии было подписано только в августе 1911 г. В нем формально признавались «особые интересы» России в Персии, тогда как Германия, согласно тексту соглашения, имела там лишь «коммерческие цели». Германия обещала не добиваться железнодорожных, шоссейных и телеграфных концессий в русской зоне, а Россия, в свою очередь, брала на себя обязательство построить линию Тегеран – Ханекин в течение оговоренного промежутка времени после завершения строительства северного участка Багдадского шоссе. Втайне Германия также обещала не строить железнодорожных веток от Багдадской дороги в направлении Кавказа и Персии. С Турцией, жизненно заинтересованной в подобных ветках для восточных провинций, никто не советовался.
«Правительство царя решило получить компенсацию за сделанные Германии уступки путем усиления своей позиции в Персии за счет Англии», – писал советский историк Ефремов. Связь между улучшением отношений России с Германией и ее возросшей воинственностью в Персии очевидна. Ясно также, что Россия сумела воспользоваться марокканским кризисом для продвижения своих интересов в Персии; она знала, что Британия не посмеет одновременно ввязаться в конфликты с Германией и Россией.
27 апреля 1911 г. султан Марокко Мулаи Хафид обратился к Франции за помощью против мятежников в городах Фес, Рабат и Мекнес. Французские войска пришли на помощь султану. Германия, поняв, что страна полностью попала в руки французов, потребовала компенсации. 1 июля у берега Адагира появилась канонерка «Пантера». Казалось, вот-вот вспыхнет франко-германская война. Британцы отреагировали на эти события с необычной решительностью. Ллойд Джордж в своей речи в резиденции лорд-мэра Лондона заявил, что Британия на стороне Франции. Когда же германский посол Меттерних заявил Грею протест, первый лорд адмиралтейства привел военно-морской флот в боевую готовность, поскольку он в любой момент может подвергнуться нападению. Германии пришлось выбирать между войной и отступлением. Она отступила, как и Россия во время боснийского кризиса.
Пользуясь возникшей в Европе критической ситуацией, Россия приложила много усилий летом 1911 г. для восстановления доминирующего положения в Тегеране, какое она занимала во времена правления Мозаффара эд-Дин-шаха и Мохаммада Али-шаха. Наиболее простым и наименее опасным способом вернуть прежнее положение было восстановить на троне Мохаммада Али-шаха.
Бывшему шаху выбрали для изгнания Одессу, где он трудился не покладая рук, чтобы вновь обрести корону. Десятки рьяных сторонников приезжали к нему за инструкциями и возвращались в Персию, чтобы интриговать и устраивать заговоры для возвращения своего свергнутого хозяина. Особенно эффективной пропаганда Мохаммада Али оказалась среди туркменских племен Горгана, где слухи о его близком возвращении распространились еще в марте 1910 г. Персидское правительство проинформировало Дж. Баркли, что Мохаммад Али подстрекает племена к мятежу; он пригласил двух вождей джафарбайских туркмен в Баку, где им были выданы крупные суммы денег. Подобные действия, утверждало персидское правительство, несовместимы с условиями протокола, подписанного Англией, Россией и Персией. Русское правительство все отрицало, но обещало предостеречь бывшего шаха от активных действий.
